Оранжевый (Slash, PWP, R)

[алКошка]

Название: Оранжевый
Автор: алКошка
Бета: Нет
Размер: Драббл
Пэйринг: Рой/Ал
Жанр: Slash, PWP
Рейтинг: R
Примечания: Таймлайн между ТВ-1 и Шамбалой, написано на Фандомную Битву

Ключ легко поворачивается в замке, и Рой бесшумно входит в собственную квартиру, которую с недавнего времени делит с младшим Элриком. Как-то раз Альфонс рассказал, что иногда видит брата во сне, потому всё свободное время он спит - вдруг снова повезёт, и ему удастся ещё раз хоть одним глазком взглянуть на Эда?
Полковник снимает форму в зале, смотрит в зеркало на своё уставшее лицо, но понимает, что сейчас не будет ни есть, ни спать, потому что весь день ждал момента, когда можно будет вернуться домой и разбудить Альфонса нежным касанием.
Именно нежным - младший Элрик совсем другой. Не Стальной. Слишком чувствителен к чужим прикосновениям, слишком жаден до ласки, и всегда, всегда жаждет ощущать чью-то заботу. Пока он был огромным железным доспехом, о нём не нужно было заботиться, а теперь стало попросту некому это делать.
Рой встаёт на колени рядом с постелью, в которой спит Ал, и пару минут просто любуется длинными ресницами, приоткрытыми пухлыми губами, лежащими на подушке длинными волосами, кажущимися огненно-рыжими в свете закатного солнца. Невесомо проводит кончиками пальцев по гладкой щеке и наклоняется, влажно целуя чувствительное местечко за ухом.
Альфонс просыпается от приятной щекотки, улыбается сквозь сон и убирает волосы с шеи, явно давая понять, где хочет почувствовать прикосновения. Рука Полковника пробирается под одеяло, гладит по втянутому животу, и он с удивлением отмечает, что мальчик совсем без одежды, и чуть сжимает зубы на мочке уха.
Ал, вздрогнув, распахивает глаза и выдыхает:
- Братик...
И тут же весь напрягается, понимая, что сейчас рядом с ним абсолютно другой человек, и что он непременно разозлится. Но рука лишь на мгновенье замирает на гладком животе, и так же медленно продолжает опускаться ниже, поглаживая и чуть сжимая.
Второй рукой Рой проводит по лицу Альфонса, заставляя повернуться к себе, и быстро, нетерпеливо целует в губы. Он прекрасно знает, почему Ал сейчас с ним, и о ком думает, когда стонет в его постели, всем телом дрожа от оргазма. Ещё бы ему не знать, ведь сам повёлся на мизерную схожесть во внешности, на то, что это родной брат того, кто уже, возможно, никогда не вернётся. Началось всё глупо и спонтанно, но лишь недавно Рой понял, что больше не ищет в братьях ничего общего, не пытается заменить Эдварда, и, как бы это не выводило из себя, уже не тоскует по нему. Каждый день Полковник Мустанг возвращается к Альфонсу. Думает о нём, планирует отдых для двоих на выходные, и больше его мысли не беспокоит ни один человек.
Но Ала это не изменит. Он любит брата, ждёт его, и даже сейчас, зажмурив глаза и выгибаясь в сильных руках Роя, он думает об Эдварде. Терпеть это легко, но смириться невозможно. И всё же Полковник каждый раз ломает себя, заставляя непослушные губы произносить чужое имя:
- Люблю, Стальной...
Если Альфонсу легче думать, что они просто двое сумасшедших, влюблённых в одного человека - что ж, пусть будет так.

@темы: =Яой=, =Редкие пейринги=, =PWP=, =R=

---

Летние драбблы (Pre-slash, Angst, G)

[алКошка]

Автор: алКошка
Бета: Нет
Размер: Серия драбблов
Пейринг/Персонажи: Эд/Ал
Жанр: Pre-slash, Angst
Рейтинг: G
Примечание: Пред-канон, канон, пост-канон; написано на Фандомную Битву

Лето, июнь

- Эта жара меня доконает! - пожаловался Эд, скидывая дурацкое одеяло с кровати. Как только он засыпал, то сразу начинал в него кутаться, на рефлексе. - Как душно...
- Братик, это перед дождём, - сказал Альфонс, сидящий на соседней кровати.
- Ты чего не спишь?
- Страшно будет просыпаться от раскатов грома... Лучше уж вообще не спать.
- Да не будет грозы, ложись, - уверил Эдвард, переворачиваясь на другой бок и закрывая глаза.
Кажется, уснул - наконец-то! Вот только непонятный грохот разбил тонкое стекло сна, вновь вырывая в удушливую реальность. Хотя, нет, душно уже не было, скорее уж холодно от врывающегося в открытое окно порывистого ветра.
- Братик, я же говорил...
Как Альфонс оказался на его кровати, Эдвард не заметил. Какая же это морока, когда младший брат боится грозы!
- Можно я с тобой посплю? - нерешительно спросил Ал.
- Тебе легче от этого станет? - вздохнул Эд. - Можно, куда ж я денусь...
- С тобой мне ничего не страшно, братик, - доверчиво прошептал Альфонс, прижимаясь грудью к спине брата.
И ветер уже не кажется таким холодным.

Лето, июль

Эдвард спит, снова задрав майку чуть ли не до груди. Держит левую руку на животе - возможно, ему приятно просыпаться и чувствовать, что он не весь состоит из железа... Альфонс укрывает его одеялом, ведь скоро будет гроза, а братик всегда спит под открытым окном.
"Я устал от ночей, полных одиночества..." - сон-воспоминание заставляет Эда проснуться посреди ночи. Ал сидит рядом с кроватью, пытаясь сжаться в маленький комочек, и слышно, как после очередного раската грома железные суставы скрипят - он дрожит. От страха.
- Ал, мне холодно, - скидывая одеяло и поднимаясь с постели, говорит Эдвард.
Младший молчит, он уже знает, что будет дальше.
- Согреешь? - даже не вопрос, а, скорее, утверждение.
Эд ложится на скрещенные железные ноги доспеха, укладывает голову на жёсткую кожаную рукавицу и тихо шепчет, уже засыпая:
- С тобой так тепло...
Он всегда так делает, и в такие моменты Альфонс клянётся себе, что обязательно вернёт тело, чтобы братику больше не пришлось спать на холодной твёрдой куче железа, чувствуя иллюзорное тепло, которого нет и в помине... Он осторожно держит брата в своих руках, стараясь совсем не двигаться, чтобы не причинить ему ещё больших неудобств.
И ночь уже не кажется одинокой.

Лето, август

- Братик, иди спать, - просит Ал, сидя на больничной койке.
- Не могу я. Страшно тебя одного оставлять, да и кровати тут нет...
- Тогда можешь лечь со мной, - улыбается младший, двигаясь к краю. - Я теперь совсем немного места занимаю.
Эдвард кивает и встаёт с пола, глядя на брата. Такой тощий, маленький - и это всё так непривычно... Он аккуратно ложится рядом, накидывая на себя край одеяла, а Альфонс тут же придвигается вплотную.
- Неужели я настолько страшный? - спрашивает он, обнимая тонкой рукой напряжённую спину Эда.
- Да нет, просто... Страшно тебя касаться - вдруг растаешь? - честно признаётся старший.
- Нет, братик. Ты сделал это, теперь я никуда не исчезну.
Как же приятно чувствовать: тепло его рук, отрывистое дыхание на собственной шее, и даже тёплые капельки, падающие на плечо.
Наконец-то это не слёзы сожаления, а слёзы радости.

@темы: =G=, =Эдвард Элрик/Альфонс Элрик=, =Angst=, =Яой=

---

Придти и остаться (Pre-slash, Fluff, G)

[алКошка]

Название: Придти и остаться
Автор: алКошка
Бета: Нет
Статус: Закончен
Жанр: Pre-slash, Fluff
Рейтинг: G
Персонажи/Пейринг: Рой/Эд
Размер: Мини
Дисклаймер: Хирому Аракава - владелец и демиург
Размещение: Строго запрещено
Написано на FMA One String Fest по заявке  kira_ena: Рой|(/)Эд. "- Можно пройти и не заметить, можно прийти и остаться слишком надолго. - Снова пьяны, Полковник? - Да" NH!

Скамейка была холодной. Рой ненавидел холод почти также, как и воду - пламенная натура не переносила низких температур. Но именно сейчас он понимал, что лучше посидеть немного на свежем воздухе, попялиться бездумно в тёмно-синее небо, с которого ему в лицо летят редкие снежинки, и только потом делать попытки подняться. Слишком много он выпил после работы, а шатающиеся военные, да ещё и госалхимики - вовсе не то зрелище, которое должны лицезреть мирные граждане.
И вот он сидит на холодной скамейке, задрав голову вверх и приоткрыв рот, а в голове его пусто-пусто, лишь иногда проскальзывают мысли о том, что со стороны он выглядит как идиот, да что не следует долго сидеть на холодном, а то всё самое важное отмёрзнет. Из оцепенения выводит красное пятно, промелькнувшее совсем рядом и тут же исчезнувшее из поля бокового зрения.
"Стальной" - повернув голову, понимает Мустанг. Идёт быстро, весь сжался, руки в карманах, капюшон на низко опущенной голове. Он тоже холод ненавидит.
Алкоголь ещё не до конца потерял власть над мозгом Полковника, потому идея завалиться в гости к Элрикам как всегда показалась ему удачной. И плевать уже было на прохожих, которые всё же лицезрели шатающегося пьяного госалхимика, едва переставляющего замёрзшие ноги.
Знать адрес квартиры, которую снимают братья, Рою было положено по статусу, потому он не очень расстроился, когда потерял Эдварда из виду, и таки смог дойти до его дома. Тот факт, что он довольно часто бывает у Эда в гостях, почему-то не желал задерживаться в воспоминаниях надолго.
Дверь открыл сам Стальной.
- Можно пройти и не заметить, - глупо улыбнувшись, сказал Мустанг. - Можно придти и остаться слишком надолго, - тихо, неразборчиво закончил он.
- Снова пьяны, Полковник? - приподняв бровь, скептически спросил Эдвард, чуть отходя от двери.
- Да, - торжественно подтвердил тот.
Элрик улыбнулся, робко, почти незаметно. Никто, кроме Ала, не знает, что в таком состоянии Рой действительно начинает ему нравиться. Он не строит из себя строгого начальника и бездушную скотину, не придирается и не язвит, и вообще ведёт себя гораздо лучше, чем обычно. Даром, что на следующий день почти ничего не помнит. Ну, или просто делает вид, но Эда это устраивает.
Чайник, который поставил Альфонс к приходу брата, как раз закипел, и Эдвард заварил две кружки крепкого сладкого чая. Это тоже один из заскоков Полковника - он почему-то считает, что на работе должен пить только чёрный кофе, хотя на самом деле готов от него плеваться. А вот чай пьёт с удовольствием, особенно сейчас, когда можно снять перчатки и погреть замёрзшие руки об чашку. И ещё можно не стесняться и громко прихёбывать - потому что у Стального тоже не получается пить тихо.
Хорошо сидеть на тёплой кухне вдвоём. Молчать, даже не смотреть друг на друга, просто наслаждаясь непонятно откуда возникшим уютом. Рой думает, что уют этот царит именно у Элриков в доме, но Эд знает, что Полковник приносит его с собой. Это странно, но приятно, потому никто не задаёт лишних вопросов - ни себе, ни друг другу. А чай тем временем кончается...
- Останетесь? - уже зная ответ, спрашивает Элрик.
Рой качает головой и выходит в коридор, одеваться. Эдвард стоит рядом, ждёт, и как всегда не прощается, закрывая за начальником дверь и прислоняясь к ней спиной. Точно так же с другой стороны двери стоит Мустанг. Когда-нибудь на последний вопрос он ответит "да", и их жизнь круто изменится.
Когда-нибудь... Но сейчас ещё не время.

@темы: =G=, =Рой Мустанг/Эдвард Элрик=, =Яой=, =Romance/Fluff=

---

Хитрый план (General, Humor, G)

[алКошка]

Название: Хитрый план
Автор: алКошка
Бета: Нет
Статус: Закончен
Жанр: General, Humor
Рейтинг: G
Персонажи/Пейринг: Рой, Эд, Ал, Риза
Размер: Драббл
Дисклаймер: Хирому Аракава - владелец и демиург
Размещение: Строго запрещено
Написано на FMA One String Fest по заявке  Кошка Калигари: XVI-2. Рой/Лиза, кот. Кот подобран/подарен/куплен (неважно) в кабинет Мустанга как мышелов. В итоге Лиза борется сразу с двумя лентяями. "Полковник, мне и вас за ушком погладить, чтобы вы начали работать?" Н!

- Ал, это дурацкий план!
- Ну братик, пожалуйста, помоги! Пушок прожил у нас целую неделю, разве тебе не жалко выкидывать его на улицу? А скоро зима, между прочим! Он замёрзнет и умрёт... - голос Альфонса дрожал от несуществующих слёз.
- Ладно, - сдался старший. - Давай сюда эту тварь.
Приняв у радостного брата маленький пушистый комок и спрятав его в карман, Эдвард зашёл в кабинет Полковника.
- Стальной? Чего тебе? - удивился Мустанг внезапному визиту. Элрик ни за что не пришёл бы к нему просто так, значит, где-то таится подвох.
- Да вот, - беспечно начал Эдвард, плюхаясь на диван. - Решил зайти, узнать, нет ли у Вас новой информации по Философскому Камню.
Потянувшись, он убрал руки в карманы и подхватил зверька.
- Ничего нет, свободен, - тут же потеряв к мальчишке интерес, сказал Мустанг, и снова склонился над документами. Это дало Эдварду прекрасную возможность незаметно отпустить на волю маленького мышонка.
- Тогда я пойду, - и, махнув рукой, вышел в коридор.
Но не успел он и шагу от двери сделать, как раздался грохот и грозный крик Полковника:
- Стальной!!!
Вбежав обратно, Элрик не столько удивился, сколько позлорадствовал: "любимый" начальник с ногами забрался на свой стол, нещадно топча документы, а на спинке его кресла сидел серый мышонок. Глазки-бусинки и пушистые усы заставили бы умиляться кого угодно, но только не Мустанга - оказывается, слухи не врали, и он действительно боится мышей.
- Это ты притащил? - чуть заметно заикаясь, спросил Рой.
- Никак нет, сэр, - честно посмотрев ему в глаза, ответил Эдвард.
- Не важно. Забери отсюда эту... Мышь, - судя по интонации, приказом это не являлось.
- Не-а, - усмехнулся Элрик. - Это же крыса, только маленькая, а они болезни переносят... Нафиг.
Услышав кодовое слово "нафиг", в кабинет ворвался Альфонс.
- У вас что-то случилось? Я услышал шум и... Ой, крыса! - констатировал он, наигранно взвизгнув и при этом подпрыгнув. Из доспехов донеслось истошное "мя-а-а-у!"
- Ал, ты снова таскаешь в доспехах котят?! - начал старший.
- Но братик...
- Никаких "но"! Быстро избавься от него, иначе...
- Погоди, Стальной, - подал вдруг голос Мустанг. - Альфонс, покажи кота, - потребовал он, не слезая со стола.
Младший Элрик послушно извлёк Пушка наволю и передал Полковнику. Оглядев котёнка со всех сторон, Рой удовлетворённо кивнул - он был достаточно крупным и не очень ухоженным, что сразу выдавало в нём уличного хищника. Как раз то, что надо.
- Кота я забираю, а вы свободны, - заключил он.
Братья, переглянувшись, попрощались и покинули кабинет. План был выполнен идеально.

***

Риза окинула взглядом кабинет и тяжело вздохнула - все коллеги были заняты разбором документов, а Полковник Мустанг, ни капельки не скрываясь, спал на столе, сложив руки под головой и иногда отфыркиваясь от пушистого хвоста, то и дело елозившего по лицу. За те две недели, что этот котяра живёт у них в кабинете, он успел так отъесться, что уже не помещался на подоконнике, потому передислоцировался к Полковнику на стол. Тех мифических крыс, из-за которых Рой и завёл этого питомца, никто не видел, но Мустанг стоял на своём: "Он по ночам охотится, потому днём крысы даже выходить боятся!" А в команде было популярно мнение, будто Полковник всегда хотел завести кота, но у него не было времени о нём заботиться, вот он и притащил его в штаб. Здесь же о нём заботились все, кроме официального хозяина.
Ещё раз вздохнув, Риза подошла к столу и почесала кота за ушком. Тот, мурлыкнув, потянулся и спрыгнул со стола, гордой походкой удаляясь в архив - не то гадить, не то распугивать крыс.
- Может, мне и Вас за ушком погладить, чтобы Вы работать начали? - задумчиво произнесла она.
- Неплохая идея, лейтенант, - сонно промямлил Полковник.
- Ну уж нет, - разозлившись, сказала Хоукай. И со всей силы грохнула стопкой документов об стол.

@темы: =G=, =Humor=, =Джен=, =General=

---

Безумие (Slash, Angst, UST, PG-15)

[алКошка]

Название: Безумие
Автор: алКошка
Бета: Нет
Статус: Закончен
Жанр: Slash, Angst, UST
Рейтинг: PG-15
Персонажи/Пейринг: Хайдрих/Эд
Размер: Мини
Дисклаймер: Хирому Аракава - владелец и демиург
Размещение: Строго запрещено
Написано на FMA One String Fest по заявке  Ащя: Хайдерих/Эдвард. " Тебе не удержать моих безумий " Н-

Альфонс возвращается домой поздно, но Эдварду не обязательно спрашивать, где он был. В последнее время Хайдрих начал часто пропадать в баре на соседней улице, и причина такого несвойственного ему поведения тоже была известна. Причину эту Элрик каждый день видит в зеркале.
Хайдриха не шатает, но он крепко держится рукой за косяк. Наклониться низко не решается, потому, закинув ногу на чуть согнутое колено, пытается развязать шнурки на ботинках, и когда те проворно выскальзывают из непослушных пальцев, то просто не развязывая стаскивает обувь, и отпинывает в угол коридора. Глаза у него блестят, щёки румяные, словно не летний вечер на улице, а мороз под минус. Когда Альфонс проходит мимо, Эдвард отчётливо чувствует сладковатый запах портвейна, тянущийся следом невидимым шлейфом. И напряжение тоже чувствует, будто Хайдрих в коконе статического электричества: тронь - и искра ударит.
В каком-то смысле так оно и есть.
Альфонс зачем-то садится за стол, берёт карандаш и чистый ватман, и начинает чертить - не что-то определённое, а просто оставляя вдоль линейки жирные, вдавленные в бумагу линии. Элрик наблюдает, пристально следит за каждым резким движением, не отводя глаз и даже не моргая.
"Провоцирует, сволочь", - со злостью понимает Хайдрих, отпихивая ватман и сжимая в руке карандаш. Ещё немного, и точно сломает.
Последней каплей становятся мягкие, аккуратные прикосновения к напряжённым плечам. Эдвард совсем не умеет делать массаж, особенно плохо получается искусственной рукой, но Альфонса всего прошибает от его незатейливых поглаживающих движений. Он чувствует, как температура в комнате падает, а его собственное тело начинает гореть - особенно глаза, их хочется закрыть, или вообще вырвать, чтобы не жгли глазницы. А Элрик, совсем обнаглев, оттягивает левой рукой ворот рубашки, и холодные пальцы скользят по шее... Всё.
Эд не успевает среагировать и больно ударяется спиной о край стола, когда Хайдрих хватает его за живую ладонь, дёргает на себя и кидает на столешницу. Карандаш, зажатый у него в руке, с размаху утыкается в стол прямо над плечом Эдварда, и он чувствует, как поломанный грифель колко бьёт по мочке уха. Альфонс смотрит на него сверху вниз - как всегда, - до боли сжимает запястье и пытается прожечь яростным взглядом. Бесполезно, Элрик всегда побеждает его в эти гляделки. И сейчас смотрит холодно, почти насмешливо, только резко дёрнувшийся кадык на шее выдаёт всю внутреннюю панику - до такого состояния он Хайдриха доводит впервые. Неизвестно, о чём он сейчас думает и что собирается делать, и это пугает. В первую очередь потому, что Эдвард позволит ему абсолютно всё.
Тёмно-синие, чуть расфокусированные глаза разрывают зрительный контакт, видимо, разглядев всё, что Альфонсу было интересно. Теперь его взгляд судорожно мечется по лицу Элрика, и, словно зацепившись, останавливается на плотно сжатых губах. Хайдрих наклоняется, медленно, словно ещё не решив, действительно ли хочет поцеловать, или ещё не поздно повернуть назад? Но, Эдвард, видя его замешательство, резко отталкивается обеими ногами от пола и обхватывает ими Альфонса. Тот невольно подаётся вперёд, листы и чертёжные принадлежности сыплются на пол, а край стола больше не режет поясницу Эда. Зато Хайдрих, отпустив его руку и выронив сломанный карандаш, впутывает пальцы в растрепавшиеся волосы, сжимает их, притягивает Элрика к себе, и, чёрт возьми, не целует даже, а кусает его губы, резко, больно, до красных следов на нежной коже. Яркое, безудержное желание наполняет его в одну секунду, бьёт через край, и никак это безумие уже не остановить.
Как долго Альфонс терпел? Эдвард изводит его уже полгода. А может и больше - время начало лететь со скоростью пули с тех пор, как Хайдрих впервые заметил у друга этот странный, задумчивый взгляд, будто Элрик смотрел одновременно на него и куда-то внутрь, глубоко, в самую душу. Потом начал замечать прикосновения - случайные, абсолютно ненужные, без которых они раньше прекрасно обходились. Ведь не обязательно проводить пальцами по запястью, чтобы попросить карандаш, и смахивать ресничку с щеки самому тоже без надобности, можно просто сказать... Это было настоящей пыткой, и чудо, что Альфонс продержался так долго. Ведь он неведомым образом знал подтекст этих взглядов и касаний, знал так, словно чувствовал то же, что и Эдвард.
И теперь Хайдрих убедился в своей правоте - Эд не пытался сбежать, он расслабился в его руках и тихо стонал, когда зубы особенно сильно сжимались на искусанной нижней губе. Лишь сильнее прижимал к себе Альфонса, и тот вскоре заметил причину этой жажды контакта тел: Элрик был возбуждён и твёрд, как камень.
Казалось, и алкоголь и адреналин резко испарились из крови, Хайдрих почувствовал слабость в ногах, колени задрожали, и он едва смог вырваться из захвата сильных ног Эдварда. Голова кружилась как с похмелья, а сердце явно перестаралось, слишком быстро разгоняя кислород по телу. До Альфонса только сейчас в полной мере дошло, что творится между ним и его сумасшедшим другом, но произнести это слово он не решался даже в мыслях. И вздрогнул, когда руки Эдварда обвили его со спины, а сам он прижался всем телом сзади.
- Понял, наконец? - тихо и хрипло спросил он, уткнувшись лицом между лопаток.
Хайдрих только кивнул, даже не задумавшись о том, что Эд не увидит этого жеста. Но тот словно почувствовал, или же его вопрос был риторическим.
- Пойдём, - подтолкнув Альфонса в сторону спальни, сказал Элрик. И шёпотом добавил: - Никуда ты от меня не денешься...
Внезапно, Хайдрих усмехнулся и сам уверенно шагнул в сторону незаправленной с утра кровати, прекрасно понимая, что вскоре случится. Они оба просто сошли с ума, и неизвестно, чьё безумие сильнее. Впрочем, впереди длинная ночь - успеют разобраться...

@темы: =Angst=, =PG-13=, =Другие персонажи=, =Яой=, =Редкие пейринги=

---

Вернись... (Slash, Angst, Drama, PG)

[алКошка]

Название: Вернись...
Автор: алКошка
Бета: Нет
Статус: Закончен
Жанр: Slash, Angst, Drama
Рейтинг: PG
Персонажи/Пейринг: Рой/Эд
Размер: Мини
Предупреждение: Жуткое ООС
Дисклаймер: Хирому Аракава - владелец и демиург
Размещение: Строго запрещено
Написано на FMA One String Fest по заявке  Dark Spirit: Рой/Эд. "Остановить не хватит сил, а мстить не хватит зла... ты пробуешь кричать "вернись!", но ветер в клочья рвёт слова..." А+

Он приходит каждый день. Сначала навещает брата, а потом идёт к Рою в палату, выждав, когда остальные посетители разойдутся. Садится на край кушетки, берёт его ладонь в свои - теперь обе живые, тёплые, - и рассказывает. О том, как теперь счастлив, о том, что Альфонс идёт на поправку, и скоро они уедут в Ризенбург. И что без его, Мустанга, помощи Эдвард не справился бы. А Рой смотрит в свою темноту, которая навсегда застила его глаза, и чувствует, как у мальчишки дрожат пальцы, слышит наигранное веселье в голосе и молчит.
А что он может сказать? Эду сейчас не легче, чем ему самому, но он держится. У него даже хватает сил каждый раз невесомо целовать Полковника в уголок губ, прежде чем уйти. В такие моменты Мустанг старается не чувствовать тепло от этого прикосновения, не вдыхать запах волос, скользящих по щеке, не вспоминать...
Всё начиналось как обычная игра в чувства. Чуть больше внимания друг к другу, чуть больше невидимой взаимопомощи, понимания... Никто из них раньше не знал, что именно так игра становится чем-то более серьёзным - ни один раньше никогда не любил... вот так. Конечно, Рой любил Ризу, а Эдвард - брата, но это же совсем другое. У Полковника никогда не возникало желания немедленно завалить свою боевую подругу на рабочий стол и целовать до умопомрачения, до тумана в голове и сбивающегося дыхания, когда невозможно дотерпеть чёртовы два часа до окончания работы. А вот что творилось в голове у Стального, Мустанг знать не мог. И даже не мог теперь прочесть в его глазах...
Но решение старшего Элрика было непоколебимо - он оставит службу и уедет домой. А потом ещё куда-нибудь, лишь бы не сидеть на месте и не возвращаться в Централ. Уедет с братом. Мог ли Рой ревновать к Альфонсу? Это было бы глупо - Эдвард почти полностью отдал себя брату, оставив себе совсем чуть-чуть, чтобы только держаться на ногах и защищать его. Это не конкуренция - нет смысла бороться, если и бой-то никогда не начинался. Стальной уйдёт с Алом, что бы ни пытался предпринять Полковник.
Прикосновение губ длится дольше обычного, а потом Элрик двигается ближе, берёт лицо Полковника в свои ладони и целует по-настоящему, как раньше... Это выбивает из колеи, и Рой не сразу начинает отвечать, а когда приходит в себя и подаётся навстречу, Стальной тут же вскакивает с кушетки, бросает тихое "Прощай" и хлопает дверью.
Попрощался... Так вот что это значило!
Полковник Мустанг всегда предпочитал сначала думать, а потом уже делать, но в этот раз у него не было времени. Он понял - если упустит Эда сейчас, это будет навсегда. Точнее, больше не будет никогда. Потому Рой встаёт с койки, выбирается в коридор, слепо шаря перед собой руками и постоянно натыкаясь на стулья и столики с колёсиками, которых в больничном коридоре достаточно, и идёт за Эдвардом. Он не знает, в какую сторону пошёл мальчишка, но плащ его напрочь пропах гарью - не только после их последней битвы, а из-за того, что Элрик слишком часто оказывался в руках Роя. Этот запах передался ему, и Полковник шёл, ориентируясь лишь на до боли знакомый, едва заметный шлейф аромата костра. Надо успеть, иначе...
- Полковник Мустанг, немедленно вернитесь в палату!
- Господи, как Вы здесь оказались?
- Медсестра, проводите его...
- Отставить! Мне нужно идти...
- Да у него жар! Немедленно верните его в палату и дайте лекарства!
- Нет... Стальной...
Рой так и не понял, сказал ли он последние слова вслух, потому что вокруг всё стихло.

***

Трудно возвращаться в сознание, когда не можешь отличить темноту под закрытыми веками от той, что всегда теперь стоит перед взором. Когда Полковнику всё же удалось отделить сон от реальности, он сразу понял, что в палате он один - пустую тишину от наполненной он уже научился отличать. В воздухе витал запах озона, а за окном по подоконнику тихо отбивали нескладную мелодию последние капли дождя.
Рой едва сумел встать на слабые ноги и подойти к окну. Распахнул створки, даже не поёжившись от холода, и упёрся руками в подоконник.
Не успел. Упустил. Всё закончилось, всё... Горечь была настолько невыносимой, что ощущалась под языком жгучим ядом.
- Вернись... - тихо, на выдохе. - Вернись!!! - хрипло, во всё горло, в ночную пустоту за окном.
Ледяной порыв шквального ветра налетел так внезапно, словно пытался вернуть Рою его слова - они отдались эхом в коридоре. Стальной не услышит.
Мустанг так и стоял, вслушиваять в перестук капель, и не знал, что незрячие глаза застилает пелена слёз. Дверь тихо отворилась, и слезинки сорвались с ресниц в тот момент, когда за спиной раздалось тихое:
- Полковник...

@темы: =Angst=, =PG=, =Рой Мустанг/Эдвард Элрик=, =Яой=, =Drama=

---

Love of a Brother

[Chaton du Soleil]

Фэндом: Fullmetal Alchemist
Автор: Lord Rekhyt
Название: Love of a Brother
Перевод: "Солнечный Котенок"
Пэйринг: Грид/Энви (основной), Прайд/Энви
Рейтинг: NC-17
Жанр: AU, Romance, Hurt/Comfort, POV Энви
Предупреждения:
1. Перевод вольный. Очень. Можно даже сказать, что пересказ. Хм. Тоже вольный.
2. Упоминание об изнасиловании несовершеннолетнего.
Дисклаймер. Текст принадлежит автору, герои - создателям аниме и манги.
Оригинал: здесь
Разрешение на перевод: получено

***
Утро. Серое. Безрадостное. Обычное.
Вставать неохота, но прогулять школу и остаться дома – значит нарваться на Данте. А наша мать – не тот человек, с кем мне хочется лишний раз сталкиваться. Нет, ей не интересны мои успехи в обучении, ей просто нужны поводы к нам цепляться.
В одной книжке я читал про человеческие комплексы. Интересно, что бы сказал автор о женщине, которая дала своим детям имена смертных грехов? Что это – отражение собственных грешных помыслов и деяний? Или же желание провести всю жизнь в окружении грехов? Или просто вызов окружающим?
Хм. Нас, конечно, нельзя считать ангелами, но и отъявленными грешниками – тоже. По крайней мере, наши грехи – собственные, а не библейские. Прайд – мы с Жадюгой и Ласт звали его Задавакой – самый обычный мерзавец, равнодушный к чувствам других. Глаттони (подозреваю, что даже кличка «Обжора» нравится ему больше собственного имени) ест ничуть не больше, чем другие ребята. Они, кстати, уже не живут с нами, Задавака уехал учиться, как только ему исполнилось семнадцать, а Обжора устроился на работу и теперь живет отдельно, снимая квартиру в другом конце города.
Еще есть Слос – Лежебока. Ну, она и впрямь лентяйка - но ничуть не больше, чем другие девицы из ее колледжа. И есть Врас – ну, или Злючка… вот он, пожалуй, своего имени достоин. Впрочем, с нашей матерью, которая прощала своему младшему сыну все его самые дикие выходки, это не удивительно.
О Злючке думать не хотелось. Да и потом… у меня еще есть Ласт, которая всегда заботилась обо мне и защищала даже от матери. Хотя ей самой живется несладко – да еще и с ее-то именем – и параллельные шрамы на ее запястьях тому свидетельство. И есть Грид, мой Жадюга… мой самый любимый брат, который обещал забрать нас отсюда. Он и сейчас живет с нами только потому, что не хочет оставлять нас одних.
Думать о Жадюге я могу бесконечно, но в школу я тогда точно опоздаю. А мать непременно узнает об этом от Злючки. Так что я скатился с кровати, наскоро привел себя в порядок, оделся и через черный ход выбрался из дома. Как по мне, так лучше остаться без завтрака вообще, чем полчаса слушать, какие мы все никчемные и бесполезные, и как некоторые потворствуют собственным слабостям, подолгу валяясь в кровати.
В конце концов, до ланча я вполне продержусь. Просто возьму в столовой побольше чего-нибудь вкусного.

***
Половина занятий успешно закончилась, и я, умирая от голода, спустился в столовую. Ласт уже сидела за столиком, и места рядом с ней были свободны. Ну, это как обычно, с нами стараются рядом не сидеть. И вообще избегать. Дети чокнутой и имена грехов… в общем, лично я не удивляюсь.
Ласт опять была подавленной и грустной и еле заметно вздрогнула, когда я позвал ее. Ох.
– Ты в порядке? – спросил я, отодвигая стул одной рукой и удерживая поднос с едой – в другой. Сама Ласт, кажется, к своему ланчу не притронулась.
– Да, все хорошо.
Угу, угу, верю.
– Кто на этот раз?
Лежебока, скорее всего. В отличие от других старших, она осталась жить с нами, даже когда закончила школу. И она всегда цеплялась к Ласт. Завидовала, я так думаю.
– Данте, – тихо прошептала сестренка. – Она… сказала, что я ужасно одета.
Не, я не знаток женских тряпок, но как по мне – одежда как одежда. Темная водолазка, синие джинсы… Ласт всегда носит одежду, полностью скрывающую тело. На ее тонкой коже любой синяк держится неделями, а синяков у нее достаточно. Если приглядеться, то можно заметить один из них, на шее, почти скрытый воротником.
Ну и потом… если одежда ужасна – зачем Данте ее покупала?
– Тебе осталось только закончить школу, – прошептал я, – и ты сможешь уйти.
Никого мои слова особо не утешили. Собственное настроение упало. Мне еще год учиться здесь – но уже без Ласт. Мне ждать еще два года – и жить в доме с Ленью, Гневом и… ну, и Данте.
– Дело не во мне, Энви, – грустно помотала головой Ласт. – За завтраком Лень и Данте говорили о том, что Задавака возвращается.

– Задавака… возвращается…
Еда тут же потеряла весь вкус. По спине поползла волна холода. Задавака… возвращается.
Задавака… Гордыня. Старший сын матери. Ее первый грех.
И мой – первый.
Когда мне было девять, он меня изнасиловал. То есть тогда я даже слова такого не знал. И не понял, что ему нужно, когда он пришел среди ночи, перевернул лицом в подушку и… и…
…и запретил рассказывать кому-либо о произошедшем. Мол, ему все равно ничего не сделают, а меня будет трахать не только он, но и Обжора, и Жадность. Это продолжалось и продолжалось, иногда повторяясь каждый день, иногда – давая недели передышки. А я молчал, два года молчал, пока однажды не разрыдался на руках у Жадюги, и в те минуты я боялся как никогда – что Гордыня окажется прав. Что мой Жадюга тут же швырнет меня на кровать лицом вниз и…
– Энви… – Ласт протянула руку и мягко сжала мое запястье, – пожалуйста, пообещай, что все дни будешь находиться рядом со мной. Ну, или с Жадюгой. Все дни, пока Задавака не уедет. Мы не оставим тебя одного.
– Днем, – ладонь Ласт чуть дрогнула. – А что будет ночью?
– Жадюга не даст тебя тронуть, – улыбалась Ласт редко, но очень светло. – Он любит тебя, и ты принадлежишь только ему.
В смысле? Нет-нет-нет, мы с Жадюгой… в общем… мы так далеко не заходили!
– Мы… мы только братья!
Глаза Ласт смеялись – это было так красиво, но это бывает так редко:
– Не видел ты, как вы смотритесь со стороны, – покачала головой сестренка. – Когда он обнимает твои плечи, когда ты прижимаешься к его груди, когда вы смотрите в глаза друг другу… да, он твой брат, но вы любите друг друга намного сильнее, чем братья.
Оказывается, сгорать от смущения – это не преувеличение.

***
Остаток учебы пролетел слишком быстро. Намного быстрее, чем бы мне хотелось. Понятия не имею, на каких уроках я был – голова была забита мыслями о Задаваке. Ласт и Жадюга, конечно, будут меня защищать, но Задавака… он старше. Он сильнее. И он привык получать все, что хочет.
Домой не хотелось. Я плелся с черепашьей скоростью, влажной ладонью сжимая пальцы Ласт, которая без слов поняла мое состояние и тихо брела рядом со мной. Скорее всего, она тоже понимала, что не сможет удержать Задаваку – если он захочет что-нибудь сделать со мной. В какой-то момент ожил мой телефон, и я улыбнулся. Жадюга.
– Все нормально? – спросил он, едва я поднес трубку к уху.
– Да, мы с Ласт идем домой, – дурак я, у него сегодня короткий день, а я даже не подумал ему позвонить и успокоить. – Все хорошо. Просто... я не хочу встретиться с Задавакой.
Ответ Жадюги был похож на рычание.
– Не заходи в дом, – в конце концов предложил Жадюга. – Подожди меня в парке. Ласт придет, я соберусь, и мы с тобой пойдем гулять, договорились?
Конечно. Конечно, договорились.
– Да, Жадюга, конечно да. Спасибо.
– Все для тебя, сладкий мальчик, – усмехнулся мой любимый голос. И добавил, уже без усмешки. – Умру для тебя.
Трубка издавала короткие гудки, а я все никак не мог нажать на «отбой». И перестать улыбаться тоже не мог. А остаток дороги до дома полетел незаметно. Ласт пыталась разговорить меня, мы обсуждали Обжору и нашу будущую судьбу, но не уверен, что я отвечал в тему. Наконец показался вход в особняк Данте, Ласт потрепала меня по плечу и пошла вперед. А я остался один в пустом парке.

***
Год назад… да, ровно год назад Жадюга впервые меня поцеловал. Мать целый день ругалась на меня, и в какой-то момент я сорвался и наорал в ответ. Дело закончилось скандалом, парой оплеух и одиноким вечером в собственной комнате, где Данте заперла меня. В наказание. Ближе к ночи в окно вкарабкался Жадюга, и я тихо плакал остаток вечера. Больно уже не было, и обидно тоже не было… просто пока я плакал, его руки обнимали меня.
Но все хорошее, разумеется, заканчивается, и в конце концов Жадность коротко поцеловал меня в лоб – как обычно, перед сном. А потом… я не знаю, как это произошло потом. Я смотрел в его глаза, я тонул в его глазах, а секунду спустя отвечал на его поцелуй. Его шероховатый язык скользнул между моих губ, и мне отчаянно хотелось доставить Жадюге удовольствие. Я принимал вторжение его языка, я ласкал его своим, я сжимал губы, обнимая язык и удерживая. Мы братья, да, но в тот момент я не думал об этом.
Я вообще ни о чем не думал.
Он надавил на мои плечи, опрокидывая на кровать и опускаясь на меня всем весом, и вдруг отпрянул, и в его глазах были шок и неверие.
– Прости меня, – прошептал он и исчез. И с кровати, и из комнаты.

Потом он избегал меня две недели, уходя на работу рано утром и возвращаясь почти к ночи.
Потом я долго пытался убедить его, что не испугался и не обиделся и что… что мне плохо без него.
Потом Лежебока вновь обозвала Ласт шлюхой, и… и я подумал… я решил, что Жадюга считает меня чем-то вроде шлюхи, готовой лечь с кем угодно. И что… в одном он прав – с ним я был готов на все, лишь бы доставить ему удовольствие, лишь бы он захотел быть со мной. Но зачем ему я – после того как мной несколько лет… пользовались.
Я и правда так думал, и мысли о том, что Жадюга теперь презирает меня, не оставляли в покое ни днем, ни ночью. И, проснувшись однажды в слезах, я долго лежал, кусая губы — даже здесь, в моей спальне, мне чудился островатый запах знакомого одеколона. А потом... потом сквозь ресницы я разглядел его темный силуэт в лунном квадрате окна. Он был здесь, рядом... но как только я проснусь — он снова уйдет.
Притворяясь спящим, я ворочался на кровати, пока не добрался до самого края. Вообще-то я думал быстро спрыгнуть и броситься к окну — Жадюга бывает очень быстрым, но и до окна совсем близко. Не пришлось. Когда моя рука безвольно свесилась вниз, знакомые ладони мягко обхватили меня за плечи, удерживая от падения.
А я – вцепился в плечи Жадюги, намереваясь никогда не выпускать его из рук.
– Так ты притворялся? – по лицу Жадюги не было видно, сильно ли он сердится. Мне стало стыдно.
– Я... только не уходи, пожалуйста!
– Энви... Энви... я не должен быть рядом с тобой, – он противоречил сам себе, он поглаживал мои плечи, он обнял меня, прижимая к груди, он ладонями согревал мою всегда холодную кожу, он дыханием заставлял меня дрожать и прижиматься крепче. – Энви... я же не железный... я боюсь, что однажды не смогу остановиться.
Он... он боялся сделать со мной то же самое, что и Задавака?
Да, когда-то я и сам этого боялся, но сейчас, вдыхая мускусный запах его кожи, я ощущал, как у меня внутри все сжимается от ожидания. От предвкушения. От... от желания.
Задаваку я боялся. Жадюгу... Жадюгу я любил.
А... а если он все же будет презирать меня... за это?
– Ну так не останавливайся, – все-таки шепнул я. – Я... я тебя люблю.
Его глаза сияли, два аметиста в лунном свете. Его губы были осторожными и жадными... ну, еще бы, при его-то имени. Он целовал, целовал, целовал меня, отпуская лишь для того, чтобы глотнуть воздуха – и снова целовал. Он был сильным, теплым и нежным, и я впервые узнал, как это – целоваться, пока в глазах не поплывут звезды.
Между нами не было ничего, кроме поцелуев и объятий, но я чувствовал себя так, словно... словно отныне мы – самые близкие на свете люди. И, засыпая в кольце его жадных рук, прижимаясь к его плечу и вдыхая самый неповторимый запах, я успел услышать:
– Я люблю тебя, Энви...

***
– Ау, Земля, вас вызывает Небо!
Жадюга. Мне не надо открывать глаза, чтобы узнать его. Мне не надо открывать глаза, чтобы увидеть его теплую насмешливую улыбку и искорки в его ярких глазах. Мне не надо открывать глаза, чтобы шагнуть навстречу и обнять его. Я не боюсь. Он не даст мне упасть, он поймает меня и удержит меня.
– Я... я думал о тебе.
На мгновение руки Жадюги сжали меня еще крепче, но тут он обернулся в сторону дома и со вздохом выпустил меня из объятий. Мы, не сговариваясь, взялись за руки и пошли вдоль по парку. Куда угодно, лишь бы подальше от дома.
– Куда пойдем? – все-таки спросил меня Грид.
Хороший вопрос. Честно говоря, мне было все равно куда, лишь бы с ним рядом.
– Тогда сначала пообедаем, а потом в кино, ладно? Или можно по магазинам пройтись.
Мне было все равно. Я вдыхал мускусный запах его одеколона и... просто мечтал. Иногда, когда он стоял настолько близко, меня начинало прямо-таки трясти от возбуждения. Да, я по себе знаю, что быть с кем-то – это больно, но ведь Задавака получал удовольствие, когда брал меня... я очень, очень хотел доставить удовольствие Жадюге. И, наверное, оттого, что ему хорошо, будет хорошо и мне. Он меня хочет, я это точно знал, мы же часто проводили ночи вместе, обнимаясь и целуясь, и его член ощутимо упирался в меня.
В конце концов, не так уж и страшно это... можно и выдержать ради права всю ночь обнимать его, вдыхать его запах, прижиматься – и не бояться, что он вдруг хрипло пожелает хороших снов и уйдет прочь. А я буду ворочаться до утра.
Дома я не рисковал заговорить о таком, но сейчас мы шли через парк, рядом не было никого, и нас никто не сможет услышать.
– Жадюга, – я замялся, не зная, как спросить, – у... у тебя был... ты спал с кем-нибудь? Ну... по-настоящему?
Он залился краской и опустил глаза:
– А почему ты спрашиваешь?
В самом деле, почему?
– Ну... мы уже год... вместе, типа... и ты никогда... ты встречаешься с кем-то еще?
Он смотрел куда угодно, только не на меня, и... и зачем я вообще спросил, идиот!
– Если и есть... я пойму... я...
– Я еще никогда ни с кем не спал, Энви, – краснея, ответил он. – Вообще никогда. Я и не хотел никого, кроме тебя. Я вижу только тебя во сне, и я замечаю только тебя наяву. Я не соглашусь ни на какую замену.
– Тогда почему... – наверное, я сейчас был еще краснее, чем Жадюга. – Ну... ты ни разу не пытался... заняться со мной сексом! – выпалил в конце концов я.
– Потому что я не хочу заниматься с тобой сексом, Энви, – тихо-тихо прошептал Жадюга и прижал меня к себе. – Я бы хотел заняться с тобой любовью. Когда и ты захочешь этого... а не просто будешь согласен доставить мне удовольствие.
День прошел как в тумане. Мы обедали в итальянском ресторанчике, и я не заметил вкуса пиццы – зато я запомнил вкус его пальцев, когда Жадюга скармливал мне кусочки оливок. Я не помню вкус мороженного, но помню его взгляд, когда я слизывал холодную белую массу с его ладони. Я не помню ни одного кадра из фильма, зато не забуду ни одного слова, которые он шептал мне, пока мы сидели в полупустом кинотеатре.
– Я люблю тебя, мой прекрасный грех, – шли титры, а он застегивал на моем запястье тонкую нитку браслета. – С годовщиной, любимый.
– Жадюга... не надо, – я никогда еще не был так смущен. – Я люблю тебя, очень... и мне не нужны подарки.
– Это знак, что ты – мой, – возразил Жадюга. – И что я никому тебя не отдам.
Я – его. Это чистая правда... и все-таки это ложь – отчасти. И только я виноват, что не принадлежу ему целиком.
– Куда теперь пойдем?
Определенные мысли у меня были... но я не знал, как на них отреагирует Жадюга.
– Можно поиграть в автоматы, – предложил он. – Или по магазинам пройтись.
Абсолютно равнодушен к магазинам, и вообще-то я думал поехать домой. С ним.
– Или пойдем домой и посидим в моей комнате, – Жадюга словно прочел мои мысли. – Ко мне Гордыня точно не заявится.
При упоминании Задаваки меня передернуло.
– Ну... или просто погуляем, завтра суббота, у нас обоих выходной.
Завтра выходной... вся ночь в нашем распоряжении.
– Нет, нет, давай домой вернемся, – в руках Жадюги было тепло и спокойно. – Только про Задаваку не напоминай, хорошо?
Даже думать о нем не хочу.

***
Чем ближе мы были к дому, тем грустнее мне становилось. Словно... предчувствие, что ли. Да, конечно, Грид никому и никогда не позволит пальцем меня тронуть, и вообще... и вообще, мы сейчас поднимемся к нему, Жадюга запрет дверь (лично потребую!), и мы... мы будем близки. Я действительно хочу его самого, а не только доставить удовольствие любимому человеку.
Дом был погружен в темноту, лишь в холле и в гостиной горел свет. Странно... неужели все спать легли? Или просто разбрелись, как и мы с Жадюгой?
Входная дверь тихо захлопнулась, и я сжал ладонь брата, собираясь подниматься наверх, но голос Данте нас остановил:
– Грид, Энви, идите сюда.
– У нас тут семейный вечер, – встряла Лежебока.
– Можно подумать, у нас семья, – буркнул Жадюга, касаясь губами моего лба.
А потом обнял за плечи, поддерживая. Хотя в гостиную все равно пришлось идти.
Задавака сидел справа от Данте, Лень почти развязно развалилась в кресле, рядом с ней сидел Злюка – как обычно, верхом на стуле. Данте это обычно раздражало, но сейчас она, видимо, решила оставить все как есть. Или внимания не обратила. Ласт устроилась у окна, вдали от них всех. И впрямь – уютные семейные посиделки.
Я предпочел сесть на диван – чтобы Жадюга мог сесть рядом. Он так и сделал, но весь вечер, пока Прайд раздевал меня глазами, а Данте просвещала нас на тему успехов своего первенца — мне отчаянно не хватало ощущения тяжелой теплой руки, лежащей на моей талии. Ну, или хотя бы на плече.
У нас годовщина как-никак, а из-за Задаваки приходится торчать тут и слушать всякую чушь. Кого интересует его доклад по биологии?
Стрелки часов медленно доползли до половины одиннадцатого. Ласт украдкой зевала, стараясь не привлекать внимания. Я тоже начал зевать, скорее демонстративно — оставалось надеяться, что Данте не вспомнит, что сегодня я даже к завтраку не успел. Не вспомнила, да и Гордыня сладким голосом предложил проводить меня до кроватки. Я отказался, пытаясь не передергиваться слишком уж откровенно, и он ушел один. Данте, казалось, потеряла интерес к семейным посиделкам, так что мы тоже собрались к себе.
– Грид, Ласт, задержитесь, – догнал нас голос Данте у дверей гостиной. – Я бы хотела обсудить с вами двумя несколько вопросов.
Я застыл статуей. Если Ласт и Жадюга останутся здесь... а Прайд может подкарауливать меня где угодно... я... я...
Грид сжал мою руку, безмолвно предлагая остаться, но Данте бросила что-то презрительное насчет трусов среди ее детей. Наверное, не надо было вестись на провокацию, но... мне хотелось показать Жадюге, что я достоин его.
– Все в порядке, – улыбнулся я через силу.
Вышел за дверь — и бросился догонять поднимавшихся наверх Лень и Злюку. Я их не люблю, но вряд ли при них Прайд позволит себе что-либо... не то. Хотя все равно боялся.
До комнаты, как ни странно, я добрался без происшествий. Зашел к себе, захлопнул дверь и облегченно выдохнул, поворачивая ключ. Наверное, Задавака просто не рискнет напасть на меня сейчас, когда Грид — рядом и знает обо всем. И может защитить меня от... всяческих небратских отношений.
– Какой у меня умный братик, – раздался над ухом протяжный голос, и липкие пальцы накрыли мою руку, отбирая ключ. – Нам не должен никто мешать.
Меня как парализовало. Я не мог пошевелиться, я вжимался в дверь, словно надеясь продавиться сквозь нее, я дрожал всем телом, зажмурившись и отчаянно желая, чтобы все это оказалось сном... кошмаром... бредом...
Назойливые руки обхватили меня, забираясь под свитер, нащупывая пряжку джинсов.
– Мы так давно не виделись, сладкий братик, – шептал он, вжимаясь в меня возбужденной плотью. – Ты так вырос, стал таким сексуальным... просто оторваться невозможно...
Сладким братиком звал меня Жадюга. Только Жадюга. Этот урод не имеет права...
Я дернулся в его руках, но единственное, чего добился — того, чтобы меня развернули лицом к Прайду и толкнули спиной в дверь. На губах Задаваки играла издевательская мерзкая улыбочка:
– Как, любимый мой братишка, ты даже не поцелуешь меня? Мы же так давно не виделись...
Чужой язык вторгся в мой рот. Я пытался стиснуть зубы, но пальцы Прайда сжали челюсть так, что закрыть рот стало невозможно. Вторая рука уже справилась с ремнем и скользнула за спину, спускаясь вниз.
– Какие сладкие у тебя губки, красавчик, – от этого насмешливого голоса хотелось умереть. – Скажи, а Грид тебя как имеет — в рот или в задницу?
Да... да как он смеет...
Он перестал сдавливать мне в челюсть, перехватил запястья и прижал их к дереву двери, где-то над головой. Твердое колено заставило меня раздвинуть ноги, пальцы уверенно добрались до ануса, надавили... больно, но вырваться из его рук не получалось.
– Ага... свою попку ты только для меня оставляешь? Как мило.
Он убрал руку из моих штанов – только затем, чтобы расстегнуть собственные. У нас сегодня годовщина... у меня и Жадюги... и вместо того чтобы лежать в объятиях любимого, я тут...
Я не знаю, откуда нашлись силы, но я обмяк в руках Прайда, притворяясь, и как только он отпустил мои запястья — рванулся, впиваясь ногтями ему в лицо и врезая коленом в пах. И кричал, кричал, кричал, пока резкий удар не выбил дверь, отбрасывая нас обоих вглубь комнаты. Секунду спустя руки Грида — никогда и ни с кем их не спутаю — обняли меня, вырывая из лап Задаваки и прижимая к надежной теплой груди:
– Все в порядке, маленький мой. Все хорошо.
– Что здесь происходит?! – рявкнула Данте, а секунду спустя визг Лежебоки заглушил все звуки.
– Он... он напал на меня, – бормотал Задавака, и я сжался от ужаса, сознавая, что Данте поверит ему... и что сейчас будет...
– Ага, – кивнул Грид и сильнее прижал меня к себе. – Напал на тебя, затащил в свою комнату, запер дверь и расстегнул тебе брюки. А потом в порыве страсти расцарапал твою морду. Суд, безусловно, поверит.
Повисло молчание. Я... я как-то не думал об этом. Ну да... конечно.
Но... а если Задавака скажет, что так и было?
– Энви шел сразу за мной, – вдруг произнес Злюка. – Прайд нам не встречался. И, конечно, Энви никого к себе не затаскивал.
Гордыня открыл было рот, и тут вмешалась Лень:
– Да, Задавака ведь хотел проводить его в комнату, но Энви отказался. И Прайд ушел самым первым.
– Замолчи!
Данте... даже если Данте поняла, что хотел сделать со мной ее любимец... он все равно оставался ее любимцем.
– Ну уж нет, – Грид резко поднялся, разворачиваясь к матери. – Я не буду молчать. И я никому не позволю издеваться над Энви!!
Меня трясло, и руки Грида безостановочно гладили мою спину, мои плечи, успокаивая и обещая защитить. Но... я не... я не представлял себе, как... мне придется сидеть перед полицейскими и перед присяжными и рассказывать, как это все было... мать наверняка наймет лучшего адвоката Прайду. И вся школа будет знать, что делал со мной мой брат.
– Я не буду обращаться в полицию, – тихо прорычал Жадюга. – Но завтра мы трое — я, Энви и Ласт — уйдем. И если ты хотя бы попытаешься вмешаться — я пойду в прокуратуру и объясню, почему нам пришлось уйти.
Тишина висела звенящим покровом. Я... я даже не ожидал...
Я даже не знал, чего следует ожидать.
Сухой цокот каблуков был ответом, и Грид облегченно выдохнул прямо в мои волосы.

Ночь мы провели все вместе — всей семьей, без Данте и Прайда, разумеется. Утром Жадюга дозвонился до Обжоры, и они с Ласт весь день мотались по городу, выбирая нам жилье. Лень и Злюка утащили меня в парк и до вечера — то есть пока Грид не вернулся — не отходили от меня ни на шаг. Меня трясло от любой тени, и только когда знакомые и родные руки обняли меня — я успокоился.
Квартира была маленькой, всего две комнаты — для нас с Жадюгой и для Ласт. Обжора пообещал помогать нам, если что, а Ласт собиралась пойти работать сразу после школы. Наверное, первое время нам будет трудно, но мы справимся. Обязательно.

***
Ночь была теплой и тихой – впрочем, в тепле чужих рук, в плену чужих губ я все равно ничего бы не слышал. Даже если мир начнет распадаться на атомы и молекулы... или на что он там способен распадаться?
– Я люблю тебя, – это единственное, что я слышал и хотел слышать.
Его тело дрожало в моих руках. Кажется, я тоже дрожал, но это меня волновало как-то меньше. Его кожа была соленой под моими губами... как-то даже не знал раньше, что люблю соленое. Очень, очень люблю... доверчиво открытую мне шею, почти скрытые под кожей ключицы, колючие горошины сосков, твердые кубики пресса...
– Энви... что... ты де...
– Беру то, что хочу.
Слов не осталось. Жадюга вряд ли смог бы сказать сейчас что-то внятное – что-нибудь более внятное, чем стоны. Я... ну, мой рот был как бы... занят. Никогда бы не подумал, что можно вот так плавиться от наслаждения, лаская чужую плоть.
Никогда не думал, что такое наслаждение вообще мне доступно.
Гордыня никогда не был таким со мной, он просто заставлял открыть рот и толкался вглубь, не обращая внимания на то, как это чувствую я. Жадюга лежал почти неподвижно, сдерживая себя, и только дрожь в мышцах говорила о том, чего это стоило.
Отрываться от восхитительно твердого и гладкого члена не хотелось, но...
Но, в общем, я хотел намного большего.
Жадюга без слов понял меня, помогая подняться и оседлать его бедра. Его руки обхватили меня, обещая удержать, а я немного неловко пытался подготовить себя пальцами. Обычно это делал Задавака, и еще говорил при этом, что я должен быть ему благодарен — иначе останутся разрывы. И будет куда больнее.
Знать бы только, насколько нужно себя растягивать...
Член Жадюги был еще влажным от моей слюны, но я все же дотянулся до крема для рук – я читал, что это тоже… уменьшает боль. Нанес на твердый, как камень, член и, уже не колеблясь, направил его в себя. И начал опускать на него, медленно, стараясь расслабить все мышцы – если зажиматься, то будет больно и мне, и Гриду. Оказалось все равно больно – возможно, потому, что я давно ничего такого не делал. Но зато это был Жадюга, и осознание, что это его плоть сейчас миллиметр за миллиметром заполняет меня, сделало боль чем-то... незначительным. И неважным.
Мы наконец были вместе. Полностью. Так, как должны быть.
Я обессиленно обмяк на твердой груди, привыкая к распирающему давлению изнутри. Все мышцы дрожали, я был мокрым и слабым, как новорожденный котенок, и я был счастлив, как никто на свете. Жадюга шептал мне что-то, поглаживая ладонями бока, спину, разминая напряженную поясницу и массируя ягодицы. Я извивался в его руках, наслаждаясь ощущением твердой плоти, пульсирующей у меня внутри и потирающей там... все, в общем. Ощущение, будто Грид гладил меня там, и от этого темнело в глазах и хотелось кричать.
Незаметно для себя я начал двигаться, и Жадюга задохнулся, хрипло вскрикивая в такт моим движениям. Это оказалось так здорово – сжимать мышцы, поднимаясь вверх и почти позволяя крупному члену высвободиться, и опускаться вниз, ощущая, как все внутри растягивается, подстраиваясь под восхитительно гладкую плоть. И снова – вверх, крича от избытка ощущений, и вниз, задыхаясь от собственных чувств. И снова – вверх, вверх, вверх...
И упасть вниз, на мокрую от пота и липкую от моего семени грудь, вскрикивая от последних коротких и глубоких толчков внутрь... глубже... еще... еще...
– Я люблю тебя, мой Жадюга.
Ответа я не слышал. Я уже спал. Но... разве я сам не знаю его?

Конечно, жизнь не стала сказочной и сладкой. Оставались еще Данте и Прайд, но нам уже не приходилось часто видеть их. Оставались Врас и Слос, но теперь они относились к нам лучше... иногда я подозревал, что эти двое искали защиту друг в друге так же, как мы с Жадюгой и Ласт. Мне и Ласт еще нужно будет закончить школу, и вообще впереди будет еще много проблем и трудностей.
Жизнь не стала сказочной и сладкой, и вряд ли когда-нибудь станет.
Но... почему-то в последнее время я больше люблю соленое.

@темы: =Яой=, =Редкие пейринги=, =AU=, =POV=, =NC-17=

---

Greed and Envy

[Chaton du Soleil]

Название: Greed and Envy
Фэндом: Fullmetal Alchemist
Автор: sonryz
Перевод: "Солнечный Котенок"
Пейринг: Грид/Энви
Рейтинг: R
Жанр: ангст
Оригинал: здесь
Разрешение на перевод: запрос отправлен.
Примечание: Авторский рейтинг NC, за речь героев.

– …думаю, даже ты не рискнешь отрицать нашу схожесть.
– Без оскорблений, пожалуйста. Я похож на тебя меньше, чем день на ночь.
– Да неужели? Ну сам подумай, насколько зависть и жадности близки друг другу. Все мы отчасти схожи, но не настолько. Например жадность и похоть… похоть ведь – это как часть жадности, можно сказать – специализированная форма. Или – чревоугодие, это тоже – только часть. А вот зависть… разве когда ты завидуешь кому-то – ты не хочешь того же самого себе? Это суть зависти и суть жадности одновременно. Желать что-то чужое…
– Нет! Зависть – это только злость, ненависть к кому-то, кто обладает… чем-то. А желать чего-то такого себе – твое, слава Отцу.
– Хочешь сказать, при этом ты не чувствуешь желания обладать тем же самым? Да брось! Если ты думаешь «Почему у него есть это», следующей мыслью будет «Почему этого нет у меня?». И, в итоге, оно приведет к «Я хочу это себе».
– Это у тебя бы привело. Я лишь завидую, понимаешь? Не желаю, только завидую. Мне неприятен сам факт, что у кого-то есть нечто особенное, а ты – начинаешь желать это себе.
– О, вот оно, точно! Ты прав. Жадность – это желание, родившееся из негодования, которое и есть зависть. Можно сказать, Зависть и Жадность идут рука об руку.
– Знаешь, мне не нравится мое имя в одном предложении с тобой.
– Да с чего бы? Ты же сам понимаешь, как жадность связана с завистью. Разве не из зависти вытекает жадность? Сначала раздражение, затем – желание. «Они этого не заслуживают, но этого заслуживаю я, а я этого не имею… следовательно, это должно достаться мне». Логично же?
– Ты несешь чушь.
– Да не упрямься, ты же сам понимаешь, насколько мы должны быть близки. Завистник видит лишь то, что имеют другие, но не ценит того, что у него уже есть. Совсем как Жадность, нэ?
– Сгинь отсюда!
– Ну, ну, драгоценный мой, не злись. Я говорил только о грехах. Мы близки настолько, что вполне способны ощущать друг друга в себе… я зависть и жадность имею в виду.
– Еще немного – и я тебе точно врежу.
– Ну что ты, мой прекрасный, ты же меня любишь… на самом деле.
– Я тут вспомнил законы алхимии. Противоположности притягиваются, а одноименные заряды отталкивают друг друга. И раз уж мы так похожи – будь добр, держись от меня подальше!
– О, ты начал со мной соглашаться? И я вовсе не говорил, что мы одинаковы. Мы тесно связаны, мы близки, и как бы ты ни бежал от меня – я всегда буду частью тебя.
– Знаешь, мне надоела эта чушь. Давай мы просто согласимся, что я терпеть тебя не могу, и, во имя Врат, держись от меня подальше! Так достаточно понятно для твоих тупых мозгов?
– О, конечно, конечно. Даже мои тупые мозги способны понять: ты лжешь, отрицая нашу связь, и мне интересно – лжешь ты мне или и себе тоже?
– Нашу связь? И не мечтай! Я никогда не опущусь до твоего уровня!
– Это не мечты, драгоценный мой. Это мой путь и моя судьба. Запомни – жадность всегда следует за завистью, и значит, я всегда буду лишь в шаге за твоей спиной. И я дождусь, когда ты споткнешься, чтобы я смог поймать тебя в свои руки. И не отпускать никогда.

Первый раз

Я хочу это, и я хочу то, и я хочу все, что есть у других, и хочу, чтобы у других не осталось ничего, и чтобы все стало моим.

***
Его голос понемногу затихает в моей памяти. Веки кажутся тяжелыми, как могильные плиты, но я заставляю себя открыть глаза. Впрочем, толку от этого? Здесь темно, только тонкий и тусклый, как старый клинок, луч света слегка разгоняет окружающую тьму. Но ведь я и без света знаю, где нахожусь и что – вокруг меня. Старый заброшенный дом, чьи стены уже давно не способны сопротивляться уличным ветрам и холодам, лишь крыша упрямо сдерживает потоки света и дождей, струящихся с небес. Мы часто бывали здесь – а вот вспоминал его я редко. Не хотел.
А сейчас уже никакой разницы.
А если разницы никакой – какой пентаграммы ради я вообще это все вспоминаю?
Как будто я и в самом деле не знаю.
Только вот забавно, что именно это воспоминание пришло ко мне первым. Никакой хронологии, блин. Никаких воспоминаний о наших многолетних стычках, о наших ссорах, о Данте, разнимающей нас… он с самого начала бесил меня, и прошло порядочно времени, прежде чем я смог хотя бы не взрываться в его присутствии… и хоть как-то терпеть этого невыносимого ублюдка.
С другой стороны, Грид не только терпел меня. Отнюдь не только.
…подонок, глупый и нетерпеливый. Мы стали так близки к тому, чего он хотел, – и именно в этот момент он ушел. Бросил все и ушел. Бросил меня и ушел. Наверное, доверие – всегда хрупкая вещь, но теперь оно превратилось в мелкую пыль разбитых снов и желаний… в основном, конечно, – его, потому что свои мечты я еще не успел даже осознать.
А теперь уже и не буду.
Незачем.
Есть время разбрасывать камни, и есть время их собирать. А мне – пора подбирать осколки и острое крошево искрящейся пыли и ссыпать это все в непроницаемо черную коробку с большим и проржавевшим замком.
И потерять старый, покрытый зеленой патиной ключ – чтобы идти дальше.
Это всяко лучше, чем свихнуться, разве нет?
В таком случае это и правильно – что первым я выкину из своей памяти наш первый раз. Бл***, да какой там первый раз – просто первый нормальный разговор, уж насколько нормальным он может быть с Гридом. С нашими вечными стычками и подколками, раздражением и упреками, намеками и обвинениями… но мы же поговорили, мы поговорили.
По-настоящему.
Как будто мы и впрямь стали близки.

***
Этот дом тогда был намного светлее и чище. Никакой паутины, никаких выбоин, никаких щелей. И совсем немного пыли, которая танцевала в лунном свете сказочный вальс старого дома.
Впрочем, нет, это еще не было старым домом – это был просто дом, надежный дом, о котором почти никто не знал.
Убежище.
Оказывается, я уже успел забыть многое. Я уже не помню, что заставило меня бежать в свое убежище, и не помню, как Грид последовал за мной. И последовал ли? Может, он тоже привык там прятаться, а на меня в тот раз наткнулся случайно? Я не помню, правда.
Помню только отчаянный стыд и дикую злость, что он – ОН! – застал меня с зареванным лицом и распухшим хлюпающим носом. И это – что он видит меня таким уязвимым, таким слабым, таким… мальчишкой – это казалось гораздо важнее всего прочего.
А он сел рядом, коснулся плеча и что-то тихо, успокаивающе шептал. Не помню, раздери меня во Вратах, что он там говорил, о чем, зачем – помню лишь звук его голоса, такого мягкого… он никогда раньше так не говорил, ни с кем, ни о чем.
А еще он улыбался.
У него всегда была такая невыносимая, мерзкая, противная улыбочка, и за нее всегда хотелось врезать кулаком от всей души, но тогда она была неуклюжей маской. Его вторым щитом.
Зачем ему второй щит, если у него и первый-то – Абсолютный?
Я так и не спросил.
Да и что бы он мне ответил?
Наверное, как всегда – пожал бы плечами, шутливо вскидывая руки, будто сдаваясь в плен, усмехнулся бы… как обычно подергал бы бровями да усмехнулся, только дурацкие круглые очки скрыли бы серьезность глаз. Не знаю до сих пор, что меня злит больше – что он шутит не шутя или что скрывает это… пытается скрыть.
Наверное, поэтому я ничего и не спросил, а он ни о чем не рассказывал. Он просто обнимал меня, согревая своими руками, и шептал абсолютную чушь, бессмысленную и бездумную, но его слова оказались именно тем, что было нужно мне в тот момент. Чем-то, что поддержало меня в сумасшедший день, когда я был готов сотворить что-то непоправимое… а так я просто застыл в кольце его рук, из-за его плеча глядя, как умирает вечернее солнце, заливая небосвод потоками крови.
А еще он обещал мне, что никогда не оставит меня и не отпустит меня… он впервые говорил о том, что зависть и жадность связаны неразрывной цепью, и в тот вечер меня это еще не злило – тогда я лишь усмехнулся и сказал, что не хочу быть связанным против воли. И что все это «связаны вместе» означает лишь, что нас лишили даже тени выбора.
А он пожал плечами и напомнил, что выбор всегда есть, просто иногда он – хуже, чем отсутствие выбора.
Я не сразу нашелся с ответом… я вообще ничего ответить не мог, да и сейчас бы не смог. Отсутствие выбора иногда лучше, чем… чем то, что есть. Здесь Грид был прав. А потом Грид почти до синяков сжал мои плечи и сказал: «Что бы ни произошло – ты никогда не останешься один, Энви. И когда тебе покажется, что всем вокруг на тебя плевать, помни – мне не будет плевать на тебя».
Я не знал, что сказать на такое, глядя на кривую ухмылку маски и серьезные глаза за смешными очками. Я не знал, чему верить, и в свете умирающего солнца мне показалось, что любой выбор будет ошибкой. Иногда отсутствие выбора… и я сказал ему отвалить. Или что-то в этом духе. Как всегда.
И он как всегда засмеялся. Как всегда засмеялся, щелкнул меня по носу и сообщил – нет, он останется. Просто сообщил. Поставил перед фактом.
Я спросил, зачем ему оно надо.
«Потому что у тебя есть кое-что, что я хочу. Понял, злючка?» – И мне вновь захотелось его кровью стереть эту ублюдочную ухмылочку с его губ. А вместо этого я снова послал его. В конце концов, что у меня, ну или у меня как Зависти, может быть такого, что могло бы заинтересовать Жадность? Я не богат, совсем не богат, и не знаменит, и даже не особо красив, и уж точно не талантлив. Я – всего лишь я, я лишь Энви, Зависть, завистливая, угрюмая и злобная мышь.
– О чем задумался, Злючка? – вновь улыбнулась мне мерзкая маска. А глаза остались серьезными: – Мне нужно все, ты же понимаешь? Я – Жадность, я хочу это, и я хочу то, и я хочу все, что есть у других, и хочу, чтобы у других не осталось ничего и чтобы все стало моим. И тебя я тоже хочу, моя злючка-колючка.
Он зажмурился, запрокидывая голову, и серьезные глаза скрылись, оставляя вместо себя непроницаемый щит дурацких очков и дурацкой маски. И Грид вновь усмехнулся, словно вспоминал какую-то одному ему известную шутку и буквально смаковал ее.
– Я как-то был с Ласт, это оказалось круто. Никогда не знал настолько знойного секса. Но ты, ты – нечто другое, драгоценный мой, и я хочу получить и тебя, и это нечто.
Он вновь посмотрел на меня, и нелепые очки почти мешали разглядеть серьезность его взгляда, и отчего-то не получилось ни съязвить в ответ на его слова, ни оскорбить, ни оттолкнуть – хотя бы словами. Да я бы и не успел – он прижал палец к моим губам:
– Не спорь, драгоценный мой. Просто запомни это. Можешь сделать для меня такую малость? Пообещай, что запомнишь… потому что я никогда не повторю тебе это.
Что я мог ответить? Есть такие бульварные романчики, когда у героя перестает биться сердце, дыхание застревает в горле, глаза расширяются, а слова замирают на губах. Я всегда смеялся, читая подобное, но в тот вечер я не мог сказать ни слова, считая секунды, пока сердце не ожило в груди и воздух не наполнил легкие, и я точно знаю, в какой момент я смог отпустить веки, безмолвно давая обещание.
Когда Грид скользнул ладонью по моей спине, притягивая меня в свои объятия.
Наверное, эти действия могли показаться мне посягательством, возможно даже наглостью. Не показались. Руки Грида лишь закрыли меня от окружающей пустоты и ставшего невыносимым холода.
В общем-то, они закрыли меня от меня самого.
А этот придурок вновь ухмыльнулся и ляпнул, что я не должен забыть и что я – нечто такое, что он никогда не отпустит. Ну или что-то еще в таком вот роде.
– То есть я просто нечто, недоступное для тебя? – через несколько ударов сердца сформулировал я, и он приоткрыл-таки глаза, удивленно глядя на меня. – Получается, что я – то, что ты никогда не заполучишь, верно? Ты ведь желаешь лишь то, чего у тебя нет, и ты не ценишь то, что принадлежит тебе. И да, я клянусь помнить твои слова, и я клянусь, что меня у тебя никогда не будет! – Грид язвительно улыбнулся, и это вызвало приступ ярости: – Черт, чтобы ты не получил того, что хочешь, я навсегда останусь недосягаемым для тебя.
Он лишь рассмеялся и кончиками пальцев провел по моей щеке, с которой еще не успела исчезнуть влага слез:
– Это типа «спасибо за утешение»? Можешь думать что хочешь, Энви, но ты – мой и всегда будешь моим. Не спорь, не спорь… просто пообещай запомнить, оки?
О чем это он? – хотелось мне спросить. Я не задал этот вопрос, но, наверное, он был написан на моем лице – и Гриду это не понравилось, потому что он начал требовать, чтобы я не смотрел на него так, и заверять, что его слова не перестанут быть правдой ни оттого, что он больше их не произнесет, ни оттого, что он заполучит меня… в смысле – когда заполучит. Я и сейчас смутно представляю, что можно сказать на такое, и тогда, в тот раз, я лишь молчал – пока его руки, только что обнимавшие меня, до боли сжали плечи и резко толкнули к стене:
– Обещай!
Это была слишком шикарная возможность позлорадствовать, и я не мог ее упустить. Разумеется, я как можно точнее скопировал ухмылку самого Грида и сообщил, что крики не помогут ему добиться от меня того, что там он хочет… и добиться меня – тоже не помогут.
– Просто пообещай мне, – попросил Грид. Не сразу, конечно, – минут через пять тихих, сквозь зубы, проклятий.
Как ни странно – я пообещал.

***
…вот так вот.
Видишь, Грид, я сдержал слово.
Я не забыл. И никогда не забывал.
Только я не забыл и своего обещания – что ты никогда не получишь меня и не получишь от меня ничего, чего хочешь. И я не забыл, каким мерзким и невыносимым ублюдком ты иногда был и иногда – казался… а в чем разница, в сущности? Знаешь, я буду рад отмыть наконец свои руки от тебя.
Грубо? Да. Зато честно. Я же не Ложь, верно?
В конце концов, мне надоело ощущать себя преисполненным греха… причем не своего собственного.

Второй раз

«Мне кажется, ты получил все худшее от нас всех. Похоть – это похоть, и Ложь – это ложь.
Но Зависть – это и гордыня, и желание, и гнев».

***
«…мне надоело ощущать себя преисполненным греха… причем не своего собственного».
Энви

Концепция грехов иногда кажется излишне усложненной, а различия между грехами – тонкими и прозрачными, как рисовая бумага. Помню, что когда я только родился… в смысле, когда я возник как Энви, для меня все выглядело таким… странным.
Причудливым и перепутанным.
Только сумятица в мыслях того периода и близко не была похожа на то, что стало со мной, когда родился он. Нет, я не Грида имею в виду, как ни странно.
Я об этом ублюдочном коротышке, которого через годы назовут Цельнометаллическим.
Я об Эдварде Элрике, сыне Хоэнхайма Светлого.

***
– Хей, на что ты злишься сегодня?
Ума не приложу, как Грид умудрялся угадывать, когда я хочу поговорить хоть с кем-нибудь, с кем угодно, а когда ко мне лучше не приближаться. Факт, что угадывал.
– Ни на что, – солгал я.
Все равно он умеет отличать мою ложь от моей искренности.
– Врешь, – ожидаемо усмехнулся он и без приглашения уселся рядом. – Ну так из-за чего злишься сегодня?
Вместо ответа я спроецировал прямо в воздух изображение брыкающегося и агукающего ребенка на руках человека с темно-медовыми волосами и слабой грустной счастливой улыбкой. Грид чуть приподнял бровь:
– Так, твоего прародителя я узнал. А у него на руках че за карапуз?
– Его сын. Новый.
Грид помолчал… думаю, что молчать с ним было гораздо лучше, чем разговаривать.
– Ты же понимаешь, что это значит?
Разумеется, я понимал!
– Ничего это не значит, – возразил я по привычке… возразил даже не знаю кому. – Он бросил меня много лет назад, очень много. Думаю, теперь моя очередь.
Теплая рука легла на спину, притягивая в до невозможности уютные объятия.
– Я не знал, что ты еще надеялся.
Ну да… врать Гриду почему-то редко удается.
– Ты много обо мне не знаешь, – буркнул я вместо того, чтобы признать свою ложь.
– Ну так расскажи мне, мой драгоценный, – я не видел его лица, но был уверен, что он вновь ухмыляется. Прямо так, не размыкая объятий. – А заодно и о том, с чего это ты надеялся, что твой папочка вернется в лоно семьи?
– Молодость? – предположил я. Врать уже надоело. – Наивность?
Грид тихо, еле слышно вздохнул… или мне это послышалось.
– Он не вернулся, Энви. И не вернется.
Сейчас я думаю, Грид хотел меня успокоить, но в тот раз, тогда, мои руки едва ли не сами собой сжались в кулаки, а перед глазами поплыли тяжелые волны густого алого тумана. И я впервые в жизни захотел разрушить все вокруг себя, и этот дом, и этот город, и этот мир – за все, что он сделал со мной, я хотел заставить его страдать так, как страдаю сам… я хотел заставить даже мертвые скалы истекать кровью. И слова этого придурка – мол, меня с отцом больше ничего не связывает, и я свободен от него, и это – последний шаг, чтобы порвать с человеческой сущностью и воплотиться тем, кем я должен быть, занять свое место в нашей общей семье…
Да какой, к завратным дьяволам и подвратным демонам, семье!
– Что ты называешь нашей семьей, идиот? Эту кунсткамеру, где есть нимфоманка, свинья, ублюдок, задавака и перемещающаяся из тела в тело Снежная Королева как глава этой самой семьи? А еще есть я, не совсем монстр, не совсем человек, и никому во всем мире нет никакого дела ни до меня и ни до кого из нашей проклятой всеми семейки!
Пристальный взгляд из-за дурацких круглых очков заставил меня притормозить.
– Да, да, я помню, я обещал! – гнев, как ни странно, и впрямь утихал. – Но что это меняет, что? Мы монстры, ты же сам это сказал. Мы монстры, и как все монстры – обречены на одиночество. Только нам еще досталась в подарок тяжеленная ноша – каждому своя. Свой грех и свое проклятие.
– Каждому – свое? – пробормотал Грид, и я лишь в тот момент заметил, что мои ладони лежат в его руках. – Мне кажется, тебе досталось гораздо больше, мой драгоценный.
Гнев медленно догорал в груди, оставляя вместо себя лишь холод и холод и холод, и единственная струйка тепла бежала от его пальцев – в мои.
– Что ты хочешь сказать? – спросил я, просто чтобы что-то спросить.
– Что Похоть – это похоть, и Ложь – это ложь. Но Зависть – это и гордыня, и желание, и гнев. Неудивительно, что ты так взвинчен.
Не удивительно, что я так потерян.
Наши взгляды встретились, и это был короткий, очень короткий момент, когда я был согласен… я сам испугался, осознав, что прямо сейчас был согласен абсолютно на все. Я поспешно отвернулся, не заботясь о том, что это выглядит трусостью, и высвободил руки:
– Вот уж мне повезло, – удалось пробормотать чуть ли не через силу.

Грид тогда ушел, просто ушел, и вместо него остался дикий вихрь страхов и сомнений. Но, наверное, он был прав, думал я, и я должен отпустить все свои человеческие чувства. Раз я – монстр, значит, я должен жить как монстр…
Всего лишь монстр…

***
На его лице – страх, и он беспомощно отступает, шаг за шагом, раз за разом. И как я ни тянусь к нему, медленно, слишком медленно – он все равно остается вне досягаемости. Человек с темно-медовыми волосами и испуганными глазами.
Он дважды создал меня и дважды бросил, и кто как не он виновен в том, что вместо нормальной жизни у меня есть лишь ее жалкое подобие.
Ублюдок.
Хоэнхайм Светлый.
Мой отец.

Эта тварь… эта вечноживущая скотина заплатит мне каждой секундой своей проклятой жизни, и его кровь зальет бетонный пол холодного пола, перемажет мои руки, перепачкает губы и останется солоноватым привкусом мести в моей памяти.
Его жизнь за мою – разве это не равноценный обмен?
Закон алхимии и закон справедливости.
Наверное, именно это Грид видел в моих глазах, когда говорил «и Гордыня, и Жадность, и Гнев». И Зависть.

***
Мы никогда раньше не были так близки к тому, что он хотел получить.
Жадность и Зависть.
Наши грехи почти сливались в один… даже не знаю, как его назвать.
Чем мог стать наш грех, Грид?
Что он мог сотворить?
И, знаешь, я просто испугался. Я испугался тебя, который заставил меня увидеть все это, я испугался того, что могло получиться в итоге, но больше всего я боялся самого себя – того, кем бы я стал, объединившись с тобой.
А ты бы не испугался?
Когда тебя поймали, именно я запечатывал твою темницу… и я никогда не испытывал равного этому удовольствия.
Ты получил то, что заслужил.
А я… я стал проклятой Завистью, самой едкой из грехов, самой темной из чувств, самой дикой из страстей.
Разве кто-то верит, что все вокруг получают то, что заслуживают?

Последний раз

«Я хочу больше, Энви. Всегда хотел. Ты достаточно меня знаешь, чтобы понять, что я не вру».

***
– Но почему, раздери тебя химера, ты уходишь прямо сейчас?
– Как почему? – делано удивляется Грид. – Я же невыносимый жадный придурок, ты что, забыл?
– Нет, но… почему?
– Да потому что я сыт этим всем по горло! – взрывается он, и сейчас он уже не лжет, я чувствую. – Здесь не осталось ничего, что я хочу и могу и получить… ничего, что хочу и могу… а большой мир полон больших соблазнов. Ты знаешь меня, Энви, и ты знаешь, что мне нужно… я надеюсь, что ты понимаешь меня.
Никто из нас не властен над своим грехом… я не могу перестать завидовать, а Грид не в силах перестать хотеть, но… но отчего же мне сейчас настолько больно?
– Значит, здесь не осталось ничего, чего бы ты хотел, да? – намек слишком тонок, но он понимает.
– Что бы хотел и мог получить.
– В чем разница? Если ты получаешь, то перестаешь желать.
– Не говори о том, чего понимаешь.
– Но я-то понимаю. Я тоже не в силах совладать со своим грехом.
– Знаешь что, Энви, – Грид наконец отходит от двери, но я сомневаюсь, что ради того, чтобы остаться, – прямо сейчас ты похож на ревнивую девицу-недотрогу. Которая знает, что хотим мы оба, но упирается из каких-то вбитых в голову мыслей! Мы слишком близки, мой собрат по греху, мы понимаем друг друга порой лучше, чем понимаем себя, так что нечего изображать меня злобным похотливым монстром.
– Вообще-то ты и есть монстр!
– Ты тоже, и что?
Ничего. Совершенно, абсолютно ничего.
– Ну и… уходи. Уходи. Прямо сейчас.
Грубоватые пальцы неуклюже треплют меня за щеку, скользят ниже, и я едва ли не на автомате дергаю плечом, скидывая чужую руку. Грид вновь усмехается, и это злит все сильнее. Ну почему, почему он заставляет меня вести себя так… по-детски?!
– Так я не понял, ты хотел, чтобы я ушел или чтобы я остался?
Я молчу. Да и нечего мне сказать.
– Оки, тогда я пошел. Меня ждет бескрайний мир, полный звенящих денег, томных красоток и неописуемых сокровищ. Чао, малыш!
Он уходит, он уходит, он уже касается пальцами дверной ручки – прежде чем я окликаю его.
Мне плевать на все, но… я хочу знать ответ на свой вопрос, и ничего больше:
– …так ты говорил мне правду или как?
Он не оборачивается и даже не убирает ладони с дверной ручки, и на безумно краткое мгновение мне чудится, что он стоит на границе света и тени, а мой голос – единственное, что удерживает его на месте.
– Ты же знаешь, ложь – не мой грех, – бросает Грид, и усмешка в его голосе смывает иллюзии начисто, – но, драгоценный мой, ты знаешь, я всегда хочу больше… или ты надеешься собой удержать меня здесь?
Это больно.
Это невыносимо больно, но я уже как-то привык выносить невыносимое.
Невыносимую боль, невыносимый холод, невыносимое отчаяние… и гордыню, и желание, и гнев…
А на что я надеялся, пытаясь отговорить его? Неужели я до сих пор столь наивен?
Я монстр, и от меня отказываются все… даже Грид.
– Не забывай, Энви, – его голос злит как никогда. – Я не лгал тебе, и я надеюсь, что и ты сдержишь слово.
Он уходит.
Я остаюсь.
Я так и не решил, что сказать ему в спину – «прощай» или «до встречи».

Итог

Вот дар, который не достался тебе,
Вот зов, который я тебе не послал,
Вот слова, которых я не произнес.
…есть вещи, которых мы не можем изменить.

***
Будущее неизбежно. Оно неизбежно приходит и неизбежно уйдет в прошлое.
Иногда мне кажется, что старый, открытый ветру и свету дом с толстым слоем пыли на полах – будет стоять даже тогда, когда будущего не станет. Когда угаснут последние лучи последнего заката, когда все вокруг осыплется прахом – этот дом будет стоять посреди вселенской пустоты. Грехи вечны, разве не так, а я слишком слился с ним, с этой скособоченной развалиной, некогда бывшей моим убежищем и жилищем моих надежд. Мое тело одеревенело так же, как глухо трещащие стены, мои волосы сплелись с серой тяжелой пылью, я стал его частью, а он – частью меня.
Впрочем, однажды закончится и это.
Когда уходят воспоминания, приходит смерть.
Это только люди считают, что все – наоборот.

***
Я помню, что чувствовал, глядя на… на Грида. Я не мог назвать эту алую, как умирающее солнце, жидкость никак иначе – и в то же время не верил, что это… нет, не что это Грид, а что теперь оно – навсегда. Что он не зайдет сейчас, как обычно засунув руки в карманы нелепых брючек, не ухмыльнется, привычно скрываясь за своей криво сидящей маской, не потреплет волосы – свои или мои… навсегда.
Этому коротышке и впрямь удалось… удалось… навсегда…
Будь ты проклят, Грид, за то, что посмел уйти от меня… сначала отец, теперь ты – вы оба посмели бросить меня, но только ты – навсегда!
Будь ты проклят, Грид, будь ты проклят, Цельнометаллический Эдвард Элрик, будь ты проклята, Данте, и будь ты проклят навеки – трусливый подонок, которого я когда-то называл отцом! Будьте вы все прокляты за эти проклятые грехи, за эту проклятую жизнь, за это проклятое человечество, которое посмело отнять у меня все, что мне дорого, – и ничего не дать взамен. Ничего, кроме ненастоящей жизни, ненастоящего греха и ненастоящих людей, окружающих меня!
Если бы ненависть могла убивать – вокруг меня ничего бы не осталось. Ничего, ни единой целой вещи, ни единого куска материи, ничего вообще. И уж точно из мира исчезла бы одна старая сучка, вообразившая, что способна управлять мной, присвоившая право называть себя моей госпожой, утверждающая, что это она породила меня, – и даже не понявшая, как и из чего я был создан! И уж точно из этого мира исчез бы ублюдочный трус, нашедший путь к созданию нас – и сбежавший от нас, от себя и от ответственности – осознав, что натворил. Тот, из-за кого я состою из гнева и желания, ненависти и боли, тот, кто заставил меня презирать оставшееся в прошлом – и желать его; тот, кто создал меня вот таким, отталкивающим желанное – и мечтающим о нем; мой проклятый отец и всеми проклятый алхимик.
Хоэнхайм Светлый, бросивший семью и детей – ради глупого человечества. И ради него же нас уничтожающий.
Вы все заплатите мне за то, чем я был когда-то и чем я стал… и чем я стал сейчас.
Я уничтожу этих глупых людишек, вообразивших, что они выше нас и выше меня. Я залью мир их кровью и их слезами – это единственная цена, которую я приму за их презрение и их надменность.
Человечество погибнет, и мой отец заплатит за все, что отнял у меня, и за все, что он мне дал.
Я обещал тебе не забывать, Грид, а сейчас обещаю сделать все, чтобы красные эритроциты людей растворились в красной от философского камня твоей крови. Да, ты прав, я никогда не верил, что мы получаем то, что заслуживаем, но ты получил то, что заслужил, – за то, что бро… за то, что желал, желал, желал и не ценил, а оте… Хоэнхайм и люди – они тоже получат. Получат то, что заслужили.
Равноценный обмен, правильно?
Почему-то мне холодно, мне никогда в жизни не было холодно как сейчас, и мне никогда не было холодно рядом с тобой… а если и было – твои прикосновения всегда согревали лучше, чем летнее солнце в зените. Но я скорее оледенею, чем прикоснусь сейчас к тебе… к тому, что от тебя осталось.
Мы получаем то, что заслужили – или нет?
Впрочем, какая разница. Ты заслужил адские костры. Там и гори.

***
Уже стемнело.
Быстро сейчас темнеет.
Только тьма почти не скрывает тоску и пустоту.
Ты же всегда знал, Грид, когда я тебе лгал.
Ты знал, что я хотел твоим присутствием закрыть пустоту в своей душе и в своем сердце? Ты смог бы? Впрочем, какая разница – сейчас…
Тем более что ты все равно не смог бы остаться со мной. Твоя судьба – желать то, чего не имеешь, и не ценить то, что получил.
Я бы хотел стать для тебя действительно единственным, тем, кто нужен тебе всегда и от кого ты бы не смог отказаться, – но это же смешно, наивно и сопливо, правда? Я уже давно перестал быть таким.
Только вот отчего-то ничто не останавливает мою зависть к тому, что желаешь ты, и моего желания – быть… быть…
Но ты ведь знаешь, чему я завидую и чего желаю, верно?

– Зависть и Жадность, нэ? Значит, мечтать не вредно?
Ну да, ты был прав, признаю. Есть вещи, над которыми я, оказывается, не властен. Есть грехи, которые переходят друг в друга. Ты прав. И что?
Увидимся в Аду?

@темы: =Angst=, =Яой=, =Редкие пейринги=, =R=

---

Человеческий фактор. Глава 2

[Maksut]

Название: Человеческий фактор
Автор: Maksut
Бета: Риления
Фандом: Fullmetal Alchemist
Пейринг: Зольф Кимбли/Рой Мустанг (упоминается Фрэнк Арчер/Зольф Кимбли), Маес Хьюз, Лиза Хоукай.
Рейтинг: NC-17 (плавно перетекающий в NC-21)
Жанр: romance, drama, deathfic!
Размер: миди
Состояние: в процессе
Саммари: Мир изменился. На смену юношам с горящими глазами пришли мужчины с жестким прищуром. Сколько воды утекло с тех пор? Рой уже давно не тот задиристый мальчишка, что любил ходить по самому краю…
Дисклеймер: не претендую, не извлекаю.
Предупреждение: АU в рамках канона, OOC. Deathfic! Немного матов (dirty talk), насилие, политика. Фантазия на тему юности Роя Мустанга.
Размещение: с разрешения автора.
От автора: Благодарю Рилению за поддержку и энтузиазм. И да, конечно, Roku Doku…без твоей травы все было бы совсем иначе

Глава 2.
Пламенная Лолита.

В столовой многолюдно и шумно.
Хьюз плюхается напротив и посылает кому-то за спиной Роя воздушный поцелуй.
Мустанг поднимает на друга усталый взгляд и, подперев гулящую голову рукой, ради интереса представляет Маеса голым.
Во время переодеваний он не раз видел Хьюза без одежды, и память услужливо рисует ладное смуглое тело: россыпь родинок на спине, шрам от аппендицита, курчавая поросль черных волос на груди и в паху…
Парень как парень, хорошо сложенный, голый…
Ноль реакции.
Ни намека на интерес.
Общие спальни, душевые и раздевалки… да он каждую неделю видит десятки обнаженных парней! Но ни на одного из них не реагирует так, как на чертового Багряного.
Почему именно Кимбли? Что в нем есть такого особенного, что Рой, прежде мастурбировавший на образы грудастых красоток, уже третью неделю кончает от одного лишь воспоминания о белом горле и бледных, в мраморную прожилку запястьях?
Наверное, это болезнь. Страшный вирус проникший в его тело под прикрытием чего-нибудь безобидного, совсем незаметного… Да, точно, все симптомы налицо: бессонница, потеря аппетита, апатия, полуночный бред…Без сомнений, он просто болен. Болен Багряным.
Странно, но воспринять факт оригинальности собственных сексуальных предпочтений оказывается не так сложно, как смирится с тем, что объект этих самых предпочтений старательно делает вид, что ничего не случилось.
Когда Кимбли скользит равнодушным взглядом, проходя мимо, и ни тени узнавания не мелькает в его глазах, Рой, не то из детского упрямства, не то из-за остатков гордости, делает вид, что это нисколько не задевает его.
Он поднимает голову повыше и спокойно минует Багряного, но стоит ему только завернуть за угол, как зашедшееся в панике сердце берет свое. Рой останавливается, опускает голову и клянет Кимбли на чем свет стоит.
Мустанг всегда считал себя весьма сообразительным для своего возраста, но смысл этой конкретной игры все ускользает.
Он злится, но ничего не может поделать: в этом раскладе все козыри в чужих рукавах.
Рой вздрагивает, когда чужая ладонь проносится в опасной близости от его носа. Оказывается, Хьюз, отчаявшись дозваться друга, перешел к экстренным методам и размахивает руками словно ветряная мельница.
- О чем задумался?
- О птичках, - хмуро отвечает Рой, скребанув пальцами щетинистый подбородок.
- Ты когда в последний раз к станку прикасался?
- Ээ… не помню. Когда я хожу в душ, у меня есть дела поважнее.
Маес хмыкает и кивком указывает на поднос с едой.
- Не хочу, - Рой морщит нос. Его тошнит от недосыпа и никотинового привкуса во рту. За последний месяц он пристрастился к курению с дикой силой: пачка улетает в день, а весь он, от волос и до одежды пропах табачным дымом.
- Пожри, - упорно пихает ему под локоть булочку Хьюз, - А то скоро просвечивать на солнце начнешь.
Рой нехотя откусывает крохотный кусочек сдобы и жует, не чувствуя вкуса.
Чем ближе час «икс», тем сильнее затягиваются вокруг тела змеиные кольца напряжения: спина каменеет, под челкой выступает испарина, мерзкая влажность прокрадывается вдоль спины и во впадины подмышек. Наверное, он так не нервничал даже в пору вступительных экзаменов в Академию.
Бросив взгляд на часы, Мустанг закрывает глаза и призывает на помощь все свое хладнокровие.
Сегодня или никогда.
- Я задержусь, - говорит он хрипло, - Прикроешь меня?
Маес смеряет друга тяжелым взглядом, но все же кивает.
- Не делай того, о чем будешь жалеть.
- Это лучше, чем сожалеть о несделанном.

- Я хочу поговорить с вами.
Рой сжимает губы в бескровную нитку и сверлит взглядом носки собственных ботинок.
Не отступать, не отступать, не отступать… Сейчас он остро жалеет о том, что за его спиной не притаился парень из заградотряда* с автоматом наперевес.
- Консультации по средам с десяти до одиннадцати.
Метнуть короткий взгляд: Багряный сух, подтянут, гладко выбрит и совершенно спокоен.
Ненавистные перчатки, словно тридцать библейских серебряников жгут карманы брюк: ткань впитала жар близкого тела, и теперь отдает его, теплыми комочками прижимаясь к бедрам. Нервозность, острым неудовлетворением отдающаяся в пальцах, смешивается с иррациональным возбуждением.
- Я по личному вопросу.
- Не думаю, что нам есть что обсуждать, - отрезает Кимбли и, развернувшись, шагает прочь от аудитории.
- А я думаю, что есть! – повышая голос, перекрикивает коридорный гул Рой.
Сокурсники притихают и с жадным интересом прислушиваются к происходящему.
Багряный оборачивается и обводит зевак колючим взглядом, останавливаясь на Мустанге. Тот старается не дрогнуть, хотя ощущает себя пойманным в перекрестье снайперской винтовки.
Кивком головы позвав его с собой, Кимбли скрывается за поворотом.
- Итак, кадет Мустанг. Что это было? Я жду объяснений.
Но Рой молчит.
Все заготовленные фразы вылетают из головы, стоит ему только войти в кабинет. Голые стены, пустые полки, несколько деревянных ящиков в углу.
- Так скоро? – севшим голосом спрашивает он.
Багряный, неожиданно, отставляет свой менторский тон и расстегивает верхние пуговицы мундира.
- Время не ждет. Хотя я и сам не думал, что меня вытащат из этой дыры так скоро.
Рой, игнорируя все правила приличия, садится на стол Багряного и свешивает ноги. Скорый отъезд Кимбли развязывает язык не хуже огненной воды. Стыд, страхи, условности…какие глупости.
- Чувствую себя брошенной бабой.
- Не драматизируй, Мустанг. Между нами ничего не было. Да и быть не могло в принципе.
- Тогда к чему все это? – Рой вытаскивает из кармана злополучные перчатки швыряет их Багряному.
- Ты совсем дурак, или прикидываешься?
Кажется, Кимбли не на шутку разозлился.
Слова, будто пощечины расцвечивают щеки Роя красным.
- Хватит упиваться жалостью к себе, - жестко отрезает Багряный и подходит вплотную. Он неприятно ухмыляется, в нем опять прорезается то самое, дикое, полубезумное. – К твоему выпуску война только-только наберет обороты. Я-то знаю этих красноглазых крыс: они будут цепляться до последнего, и таких, как ты, мальчик, кинут в самое пекло.
- А я просил? - Рой теряет последние крохи самообладания и хватает Багряного за воротник.- Просил меня спасать?!
Кимбли убийственно спокоен.
- Поищи для этих игр кого-нибудь помоложе, - говорит он, легко отрывая запястья Мустанга от своей одежды. – Я слишком стар для твоего темперамента.
Юноша почти рычит, пытаясь вырваться, но хватка у Багряного по силе не уступает стальным автопротезам.
«Даже если вас съели, у вас есть два выхода» .
Дурацкая фраза мелькает на периферии сознания и становится отправной точкой.
Рой подается вперед и тычется ртом в подбородок Кимбли, касается влажными губами его губ, лижет и ластится, словно щенок.
Роль соблазнителя ему в новинку.
Конечно, у него есть опыт с женщинами, но те никогда не представляли для него особой сложности, сдавая свои крепости после первого же свидания, так что единственное, на что он может надеяться - это небезответность, если и не чувств, то хотя бы желаний.
Багряный с шумом втягивает воздух и на секунду ослабляет захват. А Рой только этого и ждет: оплетает руками и ногами, словно лиана древесный ствол, проталкивает язык меж узких твердых губ, вжимается пахом в пах…
Почти минуту Кимбли позволяет ему целовать себя, но потом, вдруг, резко отстраняет. Рой холодеет и орет благим матом:
- Ебаное динамо! Да ты...
Но развить свою мысль ему не удается. Жесткие руки профессиональным захватом выламывают плечевой сустав и заставляют опуститься грудью на полированную столешницу.
Рой задыхается от боли и того, что ее причиняет Кимбли.
- Ты этого хотел? Этого?...
Голос Багряного – низкий, бархатный, и Рой может поклясться, что в жизни не слышал ничего сексуальнее.
Да-да-да!
Да, этого, мать твою дери, да, Багряный!
Кимбли не церемонится: дергает пряжку чужого ремня, вжикает ширинкой и в одно движение стягивает брюки вместе с трусами до самых щиколоток.
Рою хочется стонать от восторга.
Лежать вот так, полураздетым, с обнаженной задницей и вставшим членом, унизительно до крайности.
До крайности возбуждающе, порочно и невероятно.
Багряный разводит его ягодицы в сторону, касается ануса: холодно, влажно, щиплет.
Но уже через минуту Рой, превозмогая жжение и дискомфорт, подается навстречу каждому толчку. Три пальца – не член, но и не собственные эксперименты в душе.
Прохладные руки Кимбли быстро согреваются и можно представить, что…Но ничего представлять не надо. Шорох за спиной и крепкая хватка на бедрах тому подтверждение.
Рой опускает горящее лицо в кипу бумаг, и перед глазами прыгают неровные строчки контрольной некого Ю. Осады.
«На величину критического диаметра детонации влияет состав…».
О, да, думает Рой, чувствуя, как нежное нутро таранит огромный член и, растянутая до предела, задница саднит.
Величина…Критический диаметр…
Кимбли останавливается и проникает ладонью под так и не снятую кадетскую куртку, собирая пальцами пот, скопившийся в ложбинке позвоночника.
- Тшш… - шепчет он, наклонившись, почти накрыв Роя своим телом.
И Рой послушно замирает, наполненный, распяленный на чужом члене, словно бабочка на игле.
Зад горит огнем, член пульсирует и подтекает прозрачной смазкой, горячее дыхание бьет в ухо.
Рой не выдерживает:
- Ну, давай же… засади мне!
От поцелуя в висок Рой вздрагивает, невольно сжимаясь.
Багряный рычит, утопая в горячей мякоти вибрирующих мышц, погружается до упора, так, что Рой чувствует колючую щекотку лобковых волос на собственных ягодицах.
- А-а-х!…
Соленые пальцы бесцеремонно толкаются в рот, и Рой сосет их так, как если бы это был член. С влажными причмокиваниями, обилием слюны и полной самоотдачей. Острые ногти царапают небо, гладят язык и двигаются в едином ритме с грубоватыми толчками.
- Мм…
Между ног у Роя все тянет болью и возбуждением, а когда мокрые от слюны пальцы теребят поджавшиеся яйца, оглаживают уздечку, пленяют головку шершавыми подушечками, он окончательно теряется в ощущениях.
Неожиданная мысль о том, что именно Кимбли может сделать своими руками с его телом, острым ужасом напополам с эйфорией отдается в животе и пояснице.
- Кончай, - приказывает Багряный и жестко тянет его за волосы.
Рой открывает рот в беззвучном крике и послушно спускает в смертоносную ладонь.
Оргазм льется из него горячим потоком, грозя унести с собой не только сперму, но и душу.
Маленькая смерть… Это просто апокалипсис.
От члена, продолжающего вбиваться в сжавшийся в судорогах оргазма зад больно нестерпимо, но когда по бедрам течет влажное и горячее, Рой едва не кончает повторно.
Нега расслабленности и сытого довольства окутывает его с ног до головы.
Такого секса у него еще не было.
Конечно, ехидно подсказывает внутренний голос, тебя ведь еще ни разу не пялили в задницу. Кстати, о причинном месте.
Рой, собравшись с силами, но так и не вставая со стола, скользит пальцами между ног.
Непривычно широкое и мягкое кольцо мышц приоткрыто и из него при каждом движении сочится липкая жидкость.
Неподвижный до этого Багряный аккуратно отводит его руки и проходится по ягодицам не то салфеткой, не то платком, стирая собственную сперму.
- Вставай.
Рой со стоном разгибается и опирается на дрожащие ноги. Из него все еще течет, заливая белым синие брюки. Он едва может ровно стоять: его трясет, а поясница и зад, кажется, вот-вот отвалятся.
- Не думал, что ты девственник, - говорит Багряный, сосредоточенно роясь в ящике стола.
Узел кожаного шнурка, стягивающего волосы, ослаб и теперь длинные черные пряди падают ему на лицо.
Рой фыркает и пытается подтянуть брюки, но лишь шипит сквозь зубы: в прямую кишку, будто стеклянного крошева насыпали.
- Держи, - Кимбли протягивает ему плоскую картонную пачку, - Болеутоляющее.
- Хм. Очень предусмотрительно с твоей стороны, - Рой тут же выщелкивает одну таблетку и крошит ее зубами, шумно сглатывая.
Он все еще стоит посреди кабинета со спущенными штанами и следами подсыхающей спермы на бедрах, но едва ли это то, о чем действительно стоит волноваться сейчас.
- Что делать будем?
Багряный пожимает плечами и быстро приводит его в порядок, вертя в руках, словно тряпичную куклу.
- Во-первых, кадет Мустанг. Нет никакого «нас», «мы» и прочей ерунды. Понял?
Рой кивает.
Он действительно прекрасно понимает Кимбли, словно слив лишнюю сперму, избавился и от девчачьих заскоков. Сейчас вся ситуация предстает в несколько ином, лишенном розоватой дымки похоти свете.
- Во-вторых, кадет Мустанг. Меня со дня на день отправляют на передовую. Тебе стоит найти другой объект для юношеской влюбленности.
Рой кивает еще раз и чувствует себя болванчиком. Таким же бессмысленным и искусственным.
Все то: нежное, мягкое, ранимо-обнаженное, что так свойственно его возрасту, старательно забивается в темный угол подсознания и укоряющее смотрит оттуда печальными глазками-пуговками.
Рой не узнает своего голоса. Негромкого, властного, жесткого.
- Ладно, оставим всю эту дурь про эмоции. То, что случилось сегодня понравилось нам обоим. И я хочу. Хочу повторить.
Багряный внимательно вглядывается в его лицо, и, словно убедившись в чем-то, одобрительно щурит холодные, как колотый лед, синие глаза.
- Давно бы так, Рой.

Получасом позже, Рой, едва переставляя ноги, наконец, добирается до спальни и падает на кровать.
Маес, сидящий на соседней постели, молча, наблюдает за его попытками раздается.
- Ни слова… - устало говорит Рой, дергая золоченые пуговицы. – Ни единого гребанного слова...
- Рот захлопни, - хлестко отрезает Хьюз и встает, чтобы помочь стянуть заскорузлые от различных жидкостей брюки. - Даже знать не хочу, чья это кончина.
Он брезгливо передергивает плечами и запинывает штаны под кровать.
Гордый, болезненно самостоятельный Рой позволяет заботиться о себе, безучастно обмякнув в руках Хьюза. Злость, переполнявшая Маеса весь вечер, сдувается, словно воздушный шарик, но на ее место приходит страх.
- Что он с тобой сделал?
- Ничего…Ничего против моей воли. Тебе не понять, - устало улыбается Рой.
- Ты просто болен, Мустанг. Бо-лен.

Ровно неделя.
Семь коротких ночей, и до последнего – ни слова о личном.
Об истинных причинах войны не знает никто. Но повод дан, и этого достаточно.
Голос Фюрера гремит из всех радиоприемников и Рою кажется, что он сходит с ума. В ночь перед отъездом Кимбли его прорывает:
- Ты не боишься?
Мустанг сидит на подоконнике и пускает дымные кольца в приоткрытую форточку.
Рассаженная глотка болит и просит пощады, но он упрямо продолжает затягиваться.
- Чего?
Багряный сидит на грязном, в белых разводах, столе и расчесывает волосы.
- Войны… Смерти.
- Боятся глупо. Страх ничего не изменит, - расческа застревает в черной паутине прядей, и Кимбли раздраженно фыркает. – Если задуматься, то человеческая жизнь на редкость скучное предприятие. От рождения и до смерти мы влачим жалкое существование: вздрагиваем от каждого шороха, жмемся по углам, грызем друг другу глотки за место под солнцем… А результат? Черви и тлен. Я никому не пожелал бы быть рабом такой ничтожной вещи.
Рой зябко поводит голыми плечами, но Багряный продолжает:
- Стоит ли так носиться с этой священной коровой? Девяносто процентов людей существуют как животные. Свои цели они находят в удовлетворении низменных потребностей, и так день за днем, год за годом, всю историю человечества.
- Мир не тук уж плох, - хмурится Рой.
Кимбли саркастично ухмыляется:
- О, нет, мальчик…Мир именно таков. Но я ошибся лишь в одном.
- В чем же?
- Люди хуже животных. Те живут сообразно инстинктам, но не преступают законов природы. И это делает им честь. Что до людей… Нам единственным даровали разум. А теперь оглянись. Алчность и ненависть правят балом: классовое неравенство, военные конфликты, голод…Я могу перечислять бесконечно. Люди, в конечном итоге, худшее из того, что могло случиться с этим миром.
- За что ты так ненавидишь человечество?
- «Ненавижу»? О, нет, я просто констатирую нашу, человеческую никчемность. Рой, пойми одну простую вещь: люди неспособны жить в мире. Мир – противоестественное состояние человечества. С первых шагов и до вершин цивилизации все строится на крови.
Мустанг хмурится и щелчком отправляет сигарету на улицу.
- Не все, Багряный…Не все хотят крови. Не все стремятся к деструкции.
- Можешь не соглашаться со мной, но за свою недолгую жизнь я видел достаточно людей и еще больше тех, кого в приличном обществе презрительно именуют «нелюдями». И знаешь, что? - Багряный презрительно кривит рот. - Разница между ними несущественна, почти призрачна. Белые воротнички, просиживающие зады в просторных кабинетах, остро нуждаются в таких парнях, как я и ты. Изнеженные бумажные крысы тоже хотят убивать. Деструкция в крови у человечества, и люди Централа неотличимы от полудиких южных племен каннибалов, жрущих плоть врагов.
- Но раз ты все это знаешь, то зачем?..
- Затем, Рой, что я сын своего вида. Я человек – кровожадное животное. С той только разницей, что я осознаю это. И признаю, в то время как другие тешат себя иллюзиями собственной цивилизованности, особенности и богоизбранности…
- Это нездорово. Не-здо-ро-во, - Маес говорит губами Роя, но тот едва ли отдает себе в этом отчет.
- Кто из двуногих может похвастаться идеальным содержимым черепушки? Никто. Мы отравлены тем, что мы люди.
Мустанг закрывает глаза и чувствует, как сквозняк нещадно холодит голую спину, а когда открывает, то Багряный стоит вплотную, касаясь бедрами его коленей.
- Не думай, Рой. Просто не думай. Солдатам это ни к чему.
Юноша кладет ладони на грудь Кимбли и чувствует, как в глубине этой машины смерти бьется живое сердце.
- Неужели ты никогда не видел в людях ничего хорошего?
Мягкий перестук меняет тональность, и Багряный тихо смеется.
- Где мои семнадцать лет?
Рой пожимает плечами и прослеживает пальцами длинные рубцы, пересекающие солнечное сплетение. Кимбли вздрагивает – это его эрогенная зона.
- Давай не будем об этом?..
Мустанг оплетает ногами талию Багряного, притягивая того вплотную. Молчаливое согласие дано, и демон дурного предчувствия засыпает, убаюканный чужими ласками.

Рой вздрагивает, когда продавленная кушетка скрипит и тепло, греющее правый бок исчезает. Он не спешит открывать глаза, лишь чуть-чуть приподнимает веки, оглядывая комнату сквозь густое кружево темных ресниц.
Неяркий розовый свет смягчает тоскливый интерьер опустевшего кабинета, полупрозрачной акварелью падает на высокую фигуру Багряного.
Кимбли ходит бесшумно и мягко, словно большой кот, стелющий по паркету бархатными лапами. Он собирается без спешки, но оперативно: до Централа путь неблизкий, а прибыть нужно строго по расписанию.
Когда мужчина выходит из кабинета, Рой, наконец, садится и прислоняется гудящим затылком к холодной стене.
Вещи все еще здесь, значит, Багряному придется вернуться.
Рой сонно трет глаза и зевает.
То ли из-за недосыпа, то ли из-за эмоционального опустошения он вдруг чувствует себя безумно маленьким и невероятно усталым.
Роль «крутого парня», которую он играл последние семь дней, оказалась тяжелой ношей. Сдерживать эмоции, порывы, слова… У любой плотины есть предел прочности и замученный юношеской влюбленностью Рой Мустанг не исключение.
Багряный в гражданской одежде – странное зрелище.
Роя посещает ощущение смутного неудовольствия от неправильности происходящего. Сравнение, приходящее на ум заставляет юношу усмехнуться.
- Ты, словно охотничий нож, завернутый в цветастый ситец, вместо привычных ножен из кожи.
- Да ты поэт, Рой.
- А ты пижон, Багряный, - фыркает Рой и парой гибких, танцующих движений оказывается лицом к лицу с Кимбли.
От мужчины пахнет порошком, одеколоном, шампунем… Мустангу не нравится безжизненная какофония этих нелепых запахов.
Не так. Не так должен пахнуть зверь в человеческом обличии.
Дернув Кимбли за галстук, он заставляет его чуть наклониться и, пользуясь моментом, зарывается носом в ямку за ухом.
О, да.
Тонкая нота мускуса и меди все расставляет по местам.
Рой улыбается и поправляет щегольской узел фиолетового в серебряную искру галстука. В момент, когда гладкий шелк струится меж пальцев, Мустанга, наконец, накрывает волной осознания.
Минуя разум, сигнал ударяется прямиком в сердце, и оно застывает на секунду, а потом разгоняется, словно гоночный болид: с нуля до ста за один вдох.
- Мы еще увидимся? – хриплым голосом спрашивает Рой.
Кимбли молчит почти минуту, и юноше кажется, что земля уходит из-под ног.
Полуголый и встрепанный он чувствует себя необычайно беззащитным.
Но Багряный кивает и прячет глаза за широкими полями серой шляпы.
- Увидимся…
Когда за ним закрывается дверь, Рой несколько секунд стоит в оцепенении.
Все…Это все…
Из окна двор виден как на ладони, и Мустанг жадно приникает к стеклу: сквозь белое марево тумана темнеет остов полосы препятствий, квадрат плаца, за ночь расцветший желтыми листьями и неприметная машина. Едва Багряный выходит на крыльцо, как водитель подрывается и услужливо помогает ему разместить скудный багаж.
Игнорируя не в меру дружелюбного шофера, Кимбли закуривает и снимает свою дурацкую шляпу.
С такого расстояния не разобрать, но, кажется, Багряный улыбается.
Рой опускает ресницы и невесомо касается губами холодного стекла.
Увидимся…еще увидимся.

__________________________

*Заградотряды (заградительные отряды) – отряды, которые размещались позади основных войск. Были предназначены для предотвращения бегства военнослужащих с поля боя, поимки шпионов, диверсантов и дезертиров, возвращения в части бежавших с поля боя и отставших военнослужащих.

@темы: =Angst=, =Яой=, =Drama=, =Редкие пейринги=, =NC-17=

---

Человеческий фактор

[Maksut]

Название: Человеческий фактор
Автор: Maksut
Бета: Риления
Фандом: Fullmetal Alchemist
Пейринг: Зольф Кимбли/Рой Мустанг (упоминается Фрэнк Арчер/Зольф Кимбли), Маес Хьюз, Лиза Хоукай.
Рейтинг: NC-17 (плавно перетекающий в NC-21)
Жанр: romance, drama, deathfic!
Размер: миди
Состояние: в процессе
Саммари: Мир изменился. На смену юношам с горящими глазами пришли мужчины с жестким прищуром. Сколько воды утекло с тех пор? Рой уже давно не тот задиристый мальчишка, что любил ходить по самому краю…
Дисклеймер: не претендую, не извлекаю.
Предупреждение: АU в рамках канона, OOC. Deathfic! Немного матов (dirty talk), насилие, политика. Фантазия на тему юности Роя Мустанга.
Размещение: с разрешения автора.
От автора: Благодарю Рилению за поддержку и энтузиазм. И да, конечно, Roku Doku…без твоей травы все было бы совсем иначе

Сердце твое двулико, сверху оно набито
Мягкой травой, а снизу каменное, каменное дно.
Агата Кристи. Черная луна

Человеческий фактор.

Глава 1.
Перчатки

1913 год.
Аместрис. Централ. Генеральный Штаб.

Почти полночь. Этаж уже давно пуст, лишь в одном кабинете тускло горит огонек настольной лампы.
Пьянство на работе – не лучший способ заглушить душевные раны, но виски со льдом успокаивающе накатывает под корень языка, обжигая глотку.
Посередине отполированного стола одиноко белеют снятые и скомканные перчатки. Необычайная ткань, делающая из простого алхимика Пламенного, загадочно серебрится в неярком свете. Рядом лежит лист бумаги. Копия приказа. Под ровными рядами машинописного текста прихотливо и затейливо изгибается подпись фюрера.
Поплывший взгляд вновь цепляется за строки, и сердце, закованное в стальную броню шрамов, на секунду замирает.
«…бывший подполковник армии Аместриса… носящий алхимическое имя Багряный…»
Сколько воды утекло с тех пор?…Он уже давно не тот задиристый мальчишка, что любил ходить по самому краю, играючи скользя по кромке дозволенного.
Глоток.
Глоток.
Еще глоток…
Прозрачные кубики звонко ударяются о стенку и хрустят на зубах. Челюсть сводит от холода и непонятно откуда взявшейся горечи.

***
1902 год.
Аместрис. Западная Военная Академия.

Юность тяжело переносит армейские порядки, так что самоволки - обычное дело в их корпусе. Но только не в те дни, когда дежурит Багряный.
Репутация идет впереди него семимильными шагами, заставляя студентов испытывать почти суеверный ужас.
Никто не знает, за что талантливого государственного алхимика сослали обучать новичков, но одиозная фигура мужчины окутана кровавой дымкой.
Кимбли – двадцать семь. Знаки отличия на синей форме, неуставная длина волос и шлейф из загадок и тайн, протянувшийся от самого Централа до их западного захолустья.
Но главное вовсе не это. Главное то, что Зольф Кимбли – Багряный.
Алхимическое имя прикипело к коже раскаленным клеймом, и в череде серых будней книжных червей, это тяжеловесное «Багряный» – орудийный залп, расцвечивающий скучную повседневность.
Зольф Кимбли в преподавательском составе Западной Военной Академии – выделяется, как танк, на парковке у магазина.
Самоволки во время дежурства Багряного – самоубийственная авантюра.
Пощекотать себе нервы…что может быть лучше?
Рой любит авантюры. К тому же, у Мэгги, к которой он наведывался этим вечером, грудь третьего размера и слабость к юношам в форме. Так что…
- Забавно. Кадет Мустанг, ты – единственный за весь год, кто осмелился нарушить порядок во время моего дежурства.
Кимбли выныривает из темноты, сверкая сощуренными глазами. Кажется, низкий тихий голос плывет впереди него, мурашками отзываясь в теле вытянувшегося по струнке Роя.
Его бьет дрожь, не от страха - от холода. На улице дикий ливень, и с одежды уже натекла порядочная лужа.
- Не стану утомлять тебя нотациями, выговорами и прочей ерундой…Я и сам, знаешь ли, не образец послушания.
В этом месте Кимбли выдерживает паузу и подходит вплотную. Даже сейчас, когда он уже полгода живет цивильной жизнью, в его запахе можно уловить нотки пороха и крови.
С неожиданной, почти болезненной отчетливостью Рой осознает, что война – не та вещь, которую можно оставлять за порогом, возвращаясь домой.
- Что толкнуло тебя на путь государственного алхимика? – неожиданно спрашивает Кимбли.
Что восемнадцатилетний Рой Мустанг может ответить ему?
Что единственный его талант – алхимия, но он не желает прозябать в нищете, как его сеснсей? Что согласен надеть ошейник цепного пса ради туманных перспектив в будущем? Или что пошел по этой тропе ради наивных идеалов патриотизма?
- Обстоятельства, - скупо отвечает Рой.
Сейчас его нисколько не заботит собственный запах – курево, алкоголь, женские духи. Шестым чувством он определяет, что и Багряному плевать на это. Маленькое открытие, неожиданно, придает отчаянной смелости. – А вы? Почему вы решили стать алхимиком?
Кимбли улыбается широко, недобро, и Рой жалеет о неумении вовремя прикусить язык. Есть в этой белозубой улыбке что-то неимоверно хищное, почти сумасшедшее. Это оскал акулы, нацеленной отхватить у жертвы кусок плоти.
В неверном полумраке коридора Мустангу чудится, что учитель вот-вот вопьется в него своими блестящими зубами, но тот лишь фыркает и сдвигает узкие губы.
- Тебе не стоит меня бояться, Рой Мустанг. Во всяком случае, не сейчас. А что до твоего вопроса… - он лениво и грациозно, словно талантливая балерина, подавшаяся в стриптизерши, стягивает с ладони белую перчатку. Это движение так резко контрастирует с его застегнутым на все пуговицы обликом, что у Роя пересыхает во рту. Никогда прежде он не думал, что мужчина, военный, государственный алхимик, может выглядеть так…так невероятно эротично. Если бы он не спустил в Мэгги полчаса назад, то, наверняка, позорной, от узости форменных брюк, эрекции ему было бы не избежать. А Кимбли, словно бы даже и не заметив его реакции, продолжает:
– Быть военным – мое призвание. Из разряда «тех самых» призваний, о которых пишут в книгах. Я никогда не мечтал о пути государственного алхимика, меня устроило бы быть и простым солдатом, но… Мы предполагаем, а жизнь располагает, так что, теперь, оглядываясь, я не жалею ни о чем.
Он поднимает руку и показывает ладонь.
У этого психа алхимический круг разрушения набит прямо на коже.
Это самоубийственно. Странно, что, дожив до двадцати пяти лет, он не остался с культями вместо рук.
На второй ладони то же самое, только центральный символ изменен на противоположный. Даже нынешних познаний Роя хватает на то, что бы понять: Кимбли без труда может подорвать пятиэтажку академии вместе со всем содержимым.
- Именно поэтому я стараюсь лишний раз не снимать перчаток. Люди, знаешь ли, такие слабонервные…
Сейчас багряный мало похож на того сухощавого и педантичного преподавателя, каким его можно увидеть на занятиях. Сейчас он выглядит даже моложе своих студентов. Словно бы, сняв перчатки, он снял и свою поддельную личину, обнажив варварски-прекрасную сущность. Рой впервые замечает, что не зря немногочисленные девицы с курса шушукаются, стоит только Кимбли пройти по коридору. И даже синеватая щетина, пробивающаяся на впалых щеках, не портит его.
- Знаешь, Рой. – Багряный подходит вплотную, и Мустангу приходится поднять голову, чтобы видеть его лицо. – Когда вас, птенчиков, выпустят из стен родной alma mater в реальный мир, руку даю на отсечение - ни один из вас не будет готов к тому, что приготовил вам Ишвар.
Рой вздрагивает. Упоминание об Ишваре шипованным колесом бронетранспортера проходится по больным местам.
В свои нежные восемнадцать, когда все мысли должны крутиться вокруг гулянок и женщин, Рой то и дело чувствует холодное дыхание грядущего.
- А к чему именно мы должны быть готовы? – с вызовом в голосе спрашивает он.
- К чему? – Кимбли смеется, а потом касается оштукатуренной стены, и мотылек, сидящий в полуметре выше, с негромким хлопком разлетается обрывками крыльев.
На его месте зияет обугленный кратер, ярким пятном чернеющий на белой извести.
- Задумайся над этим, - Багряный в два коротких движения прячет руки в белую ткань и разворачивается.
Только когда эхо чужих шагов истаивает под сводами коридора вдали, Рой, словно очнувшись от гипноза, проводит пальцами по темной рытвине.

****
Задумайся над этим… задумайся, задумайся, задумайся - бесконечным рефреном звучит в ушах, и Рою хочется просверлить себе виски, что бы треклятое эхо, наконец, оставило его в покое.
Полуночное происшествие едкой щелочью въелось в подкорку: все последующие дни он был непривычно тих и задумчив.
Рой не строит иллюзий и слишком умен, чтобы желать войны.
И он знает, что именно последует за торжественной церемонией вручения аттестатов.
Близость смерти – прекрасное лекарство от юношеского максимализма, тщеславия и липового героизма. Понимание того, что платой за красивые бумажки с оценками может стать их жизнь отравляет все его существо, но выхода нет.
Конечно, он мог бы сбежать и укрыться где-нибудь в глуши, пережидая свинцовую бурю. Но от себя не убежишь.
Рано или поздно он придет с повинной. Сам, на своих двоих.
И вздохнет с облегчением, взяв в руки оружие.
Наверное, у него комплекс Бога, но он не сможет уснуть, зная, что где-то там, за сотни километров от дома, гибнут те, кого он в силах спасти.
За каких-то четыре месяца кадет Мустанг становится лучшим сначала в группе, а потом и на курсе. Конечно, он и раньше мог бы учиться столь блистательно, но был из породы тех студентов, о которых преподаватели говорят «талантливый, но ленивый». Возможно, это была особенность его натуры, а возможно, качество, выработанное нелегкой жизнью: делать меньше и хуже, чем можешь на самом деле – тогда и спрос ниже.
Теорию он догнал в два счета, но практика…
«…ни один из вас не будет готов к тому, что приготовил вам Ишвар…»
Рой стискивает зубы и рисует уже, кажется, тысячный преобразовательный круг.
- Мустанг, занятия окончены! – почти кричит преподаватель. Обрюзгший, рыхлый, с покрасневшим лицом и вздувшейся венами шеей – он вызывает у Роя лишь отвращение, но ему приходится подчиниться: отрабатывать алхимию без присмотра инструктора категорически запрещено.
- Все в порядке, профессор Хедли, я присмотрю за ним, - раздается вкрадчивый голос за их спинами.
Кимбли ведет теорию, но нередко присутствует на практике, насмешливо взирая на потуги курсантов. Его тонкие, всегда затянутые в перчатки пальцы чуть подрагивают и эти неосознанные движения до мучительных спазмов в желудке нервируют инструкторов.
Хедли трясет головой, его обширная плешь сияет в свете закатного солнца. Рою хочется расхохотаться в голос: почтенный профессор до одури боится своего младшего коллегу.
Впрочем, немудрено. Багряный улыбается по-матерински ласково, чуть снисходительно, но глаза его остаются мертвы. Так улыбаются лишь маньяки.
- Покажи на что способен, - коротко бросает Кимбли, устраиваясь на месте инструктора.
Судя по всему, Багряному, склонному к деструкции, приходится по вкусу талант Мустанга к огню.
Рой злится, но выбирать не приходится. Яростно стиснутый в кулаке мел крошится меж пальцев, но алхимический рисунок четок, почти идеален.
Коснувшись мокрыми и чувствительными ладонями земли, Мустанг сосредотачивается.
Струя огня взмывает ввысь и лижет острым рыжим языком темнеющее небо.
- Хм… - Багряный задумчиво склоняет голову набок. – Я ожидал большего. Еще раз.
Злость, мел, пальцы, огонь.
Алгоритм оттачивается уже на пятый раз, но Кимбли неутомим.
- Еще.
- Еще.
- Еще…
Под конец, когда у взмыленного, грязного от сажи и земли Роя начинают сдавать нервы, он командует:
- Достаточно.
Багряный лениво ступает по выгоревшей земле и с наслаждением втягивает узкими ноздрями запах гари и копоти.
- Мм…узнаю этот дивный аромат, - мурлычет он себе под нос, а потом, подойдя совсем близко, замечает:
- У тебя кончики ресниц от жара запеклись.
Нервы.
Это всего лишь нервы, твердит Рой старательно, не поднимая головы.
- Ну же, Мустанг, - его фамилию он отчего-то выделяет странной, почти бархатной интонацией, - Взгляни на меня. Я не так уж обезображен войной.
У Багряного, оказывается, лицо рассечено белой нитью шрама. Тонкий, почти изящный, наверное, он придает ему шарма в глазах романтичных воздыхательниц.
Рою хочется проблеваться. Он выжат, выпит до дна.
Так его не гонял даже Бертольд-сенсей.
Руки, ноги, спина – под форменной курткой тело влажное от пота и мелко подрагивает.
Утром он не встанет с кровати.
Кстати, насчет «встанет».
Тугая горловина офицерского мундира Кимбли расстегнута, и можно приласкать взглядом болезненно-белое адамово яблоко и темную ложбинку ключицы.
- Полезный талант. Очень…практичный. Огонь и взрывы – короли деструкции, - ухмыляется Багряный. – Я хочу видеть тебя завтра в своем кабинете. Приходи вечером.
Когда Кимбли уходит с полигона, Рой обессилено оседает на землю.
Приказать себе успокоиться значительно легче, нежели запретить дрочить в душе.
Багряный стягивает перчатку…Багряный пахнет смертью…Багряный облизывает узкие сухие губы… Рой пачкает кафель белесыми струями, но тугая спираль возбуждения все еще свербит в животе.
Его тело живет своей, отдельной от разума жизнью.
Эго* стыдливо отводит глаза, в то время как Ид**, одержимый принципом удовольствия, направляет дрожащие руки.
Когда собственные пальцы касаются ягодиц, а потом ныряют меж ними, нащупывая горячую пульсацию тугого кольца мышц, Рой стонет высоко и жалобно, словно непорочная девица, вкусившая сладости греха.
Горячие капли затекают в рот, струятся внутрь глотки… Подсознание умело дорисовывает недостающих мозаике частей, и его трясет от предвкушения и собственной испорченности.

- Эй, Мустанг! Ты чего такой кислый? – Хьюз догоняет его и с размаху хлопает по плечу.
Рой кривится. После вчерашнего – мышцы, словно набиты стеклянным крошевом, каждое движение отзывается острыми тянущими спазмами.
- Полегче! – огрызается он, смахивая руку друга.
- Ладно-ладно, - Хьюз обезоруживающе улыбается и перекидывает сумку через плечо. – Так что случилось-то?
- Багряный. Вчера. Тренировка.
- О-о…
Маес округляет глаза и встает, как вкопанный.
- Так что, он тебя вчера тренировал?
- Если под «тренировкой» ты имеешь в виду бессмысленное повторение одного и того же преобразования, то да.
- Ну, ты даешь, Мустанг! – Хьюз ухмыляется и трет переносицу. – Не думал, что его кровавое величество снизойдет до простых курсантов.
Рой растягивает губы и хочет завыть в голос от спуска по лестнице. Удивительно, вчера шевелил только руками, а ноги болят так, словно по ним проехался танк.
- Вот именно, что «кровавое». Ему нужно сублимировать свои садистические наклонности.
- Хм… И в роли жертвы он почему-то выбрал тебя? Не злись, но, кажется, ты обзавелся очередной поклонницей.
Мустанг фыркает. Не зло, устало.
Лестничный пролет – вот что значит «получать радость от мелочей».
В высоком окне виден двор и маленькие фигурки курсантов: синие силуэты послушно маршируют, чеканя шаг о чисто выметенный плац. Хьюз с любопытством вглядывается в лицо друга.
- Ты покраснел, Мустанг, - констатирует он, и выражение нахальных глаз скрывается за бликующими стеклами очков. – А это что-то значит.
- Не придумывай.
- Не отпирайся.
Рой закатывает глаза:
- У тебя спермотоксикоз, парень, вот и мерещится всякая дурь, - Мустанг разворачивается и неспешно спускается по лестнице, сцепив зубы. Пронзительный взгляд жжет спину.
- Наш альфа-жеребец пытается замять какие-то шашни…Хм, остановите Землю, я сойду.

- О, Мустанг! – Кимбли стоит у окна и курит в форточку. – Проходи.
На негнущихся ногах Рой проходит вглубь кабинета и с легким удивлением отмечает, что Багряный, оказывается, далеко не такой педант, каким кажется на первый взгляд.
Ворох бумаг на столе, пепельница, перчатки…И канцелярский нож едва ли не до середины лезвия утонувший в древесной мякоти, словно иголка бабочку, пришпиливший какой-то документ.
- Садись.
Рой послушно опускается на жесткий стул и с невозмутимым видом выдерживает осмотр внимательных глаз. Те, словно жесткие руки на обыске, бесстрастно, резко проходятся по телу. От этого взгляда все внутри плавится и течет, но он – будущий алхимик, а не нежная гимназистка. Хотя…после собственных пальцев в заднице, и это утверждение можно оспорить.
- Ты мне нравишься, кадет Мустанг.
Пожалуй, искусство флирта Багряному незнакомо, язвительно замечает Рой, но Кимбли спокойно продолжает:
- У тебя большое будущее. Конечно, я презираю эту штабную должность, но, надо признать, что и в вашем заповеднике юности есть достойные экземпляры.
Рою хочется передернуться ото всех этих двусмысленностей.
Прядильщик искусен в своем мастерстве. Ощущение гадливости и иррационального возбуждения липкой паутиной окутывает его все плотнее.
Багряный вынимает нож и задумчиво вертит его в пальцах, любуясь бликами настольной лампы.
– Папочка наконец-то перестал злиться и вновь нуждается в своем цепном псе. В скором времени я слагаю с себя преподавательские полномочия и возвращаюсь в строй, - он берет в руки изувеченный лист приказа, и тот на глазах старится, распадаясь ветхими кусками.
Рой кривит губы.
К чему весь это цирк?
Какого черта ему надо?
Сплошные вопросы, а из ответов лишь собственное осатаневшее либидо.
- Ладно, хватит патетики!
Багряный встает из-за стола и подходит к вешалке. Из кармана тренчкота он достает хрусткий бумажный сверток.
- Через пару лет твой талант войдет в полную силу и сможет соперничать с моим. Я не жадный и не злой, так что решил сделать тебе небольшой подарок.
Сверток летит в сторону Роя, и тот машинально ловит его. Совсем легкий, мягкий.
Интересно… Неужели, всех своих «фаворитов» он ублажает такими дешевыми фокусами?
Перчатки…Странные перчатки. Ткань жесткая, скрипучая, словно прошитая металлической нитью.
- Знакомься, «Пиродекс» - экспериментальный материал. При трении дает искру.
Рой недоверчиво смотрит на Багряного.
Его личный Санта Клаус лениво щурится.
- Спец-разработка. Пока что секретная, так что не распространяйся.
Мустанг кивает и пытается надеть перчатки, но то ли с непривычки, то ли из-за специфичности ткани они сбиваются гармошкой, застревая на середине.
Кимбли хмыкает и в два шага оказывается рядом.
Его пальцы холодные, сухие и уверенные. Он аккуратно подцепляет ногтями серебристо-белую складку и тянет вверх. Жесткая ткань, словно жидкий шелк, струится вслед за этим движением, легко скользя до самых кистей.
- Спешка ни к чему, - в полголоса замечает Багряный, не убирая ладоней. Сердце Роя заходится в бешеном ритме. Ему жарко и ужасно хочется разорвать физический контакт.
- Х-хорошо, - пересохшее горло дерет наждачкой.
Уверенные руки легко скользят по предплечьям и выше, к агонизирующим после вчерашней тренировки мышцам.
Рой становится жертвой тактильного гипноза: каждое движение дарит теплые искры удовольствия пополам с болью. Сдержаться выше его сил, и он тихо, на грани слышимости, стонет, когда сильные пальцы разминают шею и ложатся на затылок. От чувствительного местечка под волосами сладкие мурашки ползут вдоль спины, Роя пробивает дрожь.
Когда Багряный наклоняется вперед, петли его аксельбанта скользят по щеке Мустанга, лопатки которого сводит от желания почувствовать на себе твердую тяжесть чужой груди.
Рой чуть расставляет ноги, чтобы уменьшить давление шва на член.
Здравый смысл недокуренной сигаретой дымится в пепельнице.
Юноша, как в тумане, поворачивает голову, и его губы обдает теплым дыханием. В ямке упрямого подбородка Кимбли, оказывается, притаилась кокетливая родинка похожая на каплю шоколада. Рот наполняется вязкой слюной при мысли, что она чуть выпуклая, если провести по ней языком, сладковато-соленая на вкус…
- Судя по всему, массаж можно будет считать извинением за вчерашнее…
Рой напрягается, и, размякшие было мышцы вновь каменеют. Когда он неосознанно сжимает кулаки, по ткани проскакивают белые искры.
- Семь минут до отбоя. Кадет Мустанг, думаю, стоит поторопиться.
Хлопнуть дверью оказывается легче, чем снять «подарок» и добраться до жилого корпуса без приключений.

- Ого, ты отсосал ему, что ли? Они же, наверное, целое состояние стоят!
Хьюз с восторгом разглядывает перчатки.
- Иди ты, - мрачно отзывается Рой, потирая стертые до крови костяшки. Ткань оказалась необычайной во всех смыслах и по текстуре напоминает мелкую терку, снимая кожу на раз.
Надо сделать подкладку, отвлеченно думает он, глядя в небо.
Первые дни осени удивительно хороши. Воздух прозрачный, звенящий от чистоты и ясности, небо безбрежное, пронзительно-голубое, а трава сверкает изумрудно-зеленым.
Они сидят под раскидистым дубом. Рядом лежат учебники и тетради, форменные куртки висят на ветке, а под тонкую ткань футболки то и дело проникает ветер, прохладный от близости озера.
- Нет, ну правда, Мустанг, подумай головой, а не г… - Маес предусмотрительно затыкается и пробует надеть перчатки. – Ай, черт, они их что, из легированной стали делают?
У Роя тяжелеет в паху при воспоминании о том, как легко ткань поддалась тонким пальцам в замысловатых линиях татуировок.
- Да не знаю я, на кой черт он это сделал!
- Не горячись, - Хьюз неожиданно серьезнеет, и Рой не может ослушаться этой его, скрытой за маской вечного дурачества, ипостаси. – Сложи два и два.
Рой подтягивает ноги к груди и хмуро смотрит вдаль.
Он никогда не был стеснителен, но сейчас ему хочется закрыть лицо руками, когда Маес смотрит на него своими глазами-рентгенами.
- И что мне, по-твоему, делать?
- Рой, ты прекрасно знаешь, что я бы никогда не поднял подобную тему, но это же Багряный!
- Какая разница?
- Разница в том, Рой, что у него не все дома.
Ха, - мрачно думает Рой, - ты еще не видел что у него под перчатками.
- Хватит строить из себя мою мамочку.
Маес укоризненно поджимает губы.
Рой вытягивается на траве и щурится от яркого света, пробивающегося сквозь зеленую крону.
- Я все понимаю. И вчера… - он замолкает и вздыхает. – Его переводят.
Утром транслировали обращение фюрера по радио. Сепаратисты взорвали железнодорожную станцию в предместьях Централа.
Фитиль подожжен.
Теперь войны не избежать.
Маес, судя по всему, читает его мысли.
- Нет, Рой, это же не значит…
Хьюз хмуро смотрит на друга, но тот лишь закрывает глаза.

____________________________________________

*Эго (Я) – согласно психоаналитической теории, та часть человеческой личности, которая осознается как Я и находится в контакте с окружающим миром посредством восприятия. Я осуществляет планирование, оценки, запоминание и иными путями реагирует на воздействие физического и социального окружения.
**Ид (Оно) – бессознательная часть психики, совокупность инстинктивных влечений.

@темы: =Angst=, =Другие персонажи=, =Яой=, =Drama=, =Редкие пейринги=, =Romance/Fluff=, =NC-17=

---

Vergiss mich nicht (Slash, Angst, R)

[алКошка]

Название: Vergiss mich nicht
Автор: алКошка
Бета: Нет
Статус: Закончен
Жанр: Slash, Angst
Рейтинг: R
Персонажи/Пейринг: Хайдрих/Эд
Размер: Мини
От автора: Написано на 3 октября '11
Дисклаймер: Хирому Аракава - владелец и демиург
Размещение: Строго запрещено

Осень в этом году выдалась на удивление сухая и тёплая, и Альфонса как всегда разбудили солнечные лучи, бесцеремонно пробравшиеся в комнату через незанавешенное окно. Прежде чем открыть глаза, он улыбнулся - под щекой лежала чужая мягкая ладонь, а её обладатель тихо сопел у Хайдриха за спиной. Приподнявшись, Альфонс повернул голову и провёл сухими губами по нежному запястью - пальцы чуть дрогнули от лёгкой щекотки, но Эдвард не проснулся. Оставив на коже невесомый поцелуй, Хайдрих откинул одеяло, встал и потянулся во весь рост, слыша хруст суставов. Надо бы побольше двигаться, а то всё рассиживает за чертежами и скоро начнёт скрипеть, как старая телега.
Впрочем, вчерашний вечер был достаточно активным - окинув взглядом комнату, Альфонс усмехнулся и стал собирать раскиданные вещи. Что ж, можно спокойно прибираться и шуметь в своё удовольствие - Элрик по утрам спит так крепко, что его вряд ли способен разбудить даже инструментальный оркестр, играющий над самым ухом.
Подняв с пола брюки Эдварда, Хайдрих услышал металлический лязг и взял в руки круглые карманные часы на оборванной цепочке. Красивые, явно серебряные, ручной работы - Элрик хранил их как зеницу ока, потому Альфонс сейчас впервые мог разглядеть их вблизи. Не успев задуматься о правильности своего поступка, он нажал на кнопку, и крышка легко раскрылась, являя заинтересованному взгляду циферблат с остановившимися стрелками под треснувшим стеклом и выцарапанную на обратной стороне крышки надпись - "Не забудь 3. Окт. 11". Возможно, это была очередная проделка Судьбы, которая когда-то абсолютно случайно свела Эдварда и Альфонса, но сейчас она будто управляла рукой Хайдриха, заставляя оторвать старый лист календаря. Третье октября. Сегодня. 1922 год.
Альфонс перевёл растерянный взгляд на часы - если надпись была сделана одиннадцать лет назад, Эдварду тогда было всего шесть, и вряд ли он сам выцарапал её. Покопавшись в памяти, Хайдрих не вспомнил ни одного исторического события, связанного с этой датой, а значит, она имела личный характер... Поспешно захлопнув крышку, Альфонс убрал часы в карман брюк и продолжил прибераться.
А потом его будто осенило: Элрик ведь постоянно твердил о своём выдуманном мире, о брате и алхимии. Однажды он сказал, что получил звание госалхимика в двенадцать лет, и как-то раз упомянул, что родился в 1899 году. Хайдрих тогда лишь рассмеялся, мол, в таком случае Эдвард не выглядит на свой возраст, а потом выслушал лекцию о том, что в их мирах просто разное летоисчисление. Сейчас же, сложив все эти части мозаики вместе, он получил чёткое объяснение появления этой надписи... Если, конечно, согласиться с тем, что все рассказы о другом мире были правдой. Если Эдвард действительно жил в другом мире, и там, получив серебряные часы госалхимика, сжёг свой дом и отправился с братом - огромным железным доспехом, - на поиски Философского Камня. Бред, безусловно.
Но Альфонс взглянул на практическую часть вопроса: если Элрик сам верит в свой параллельный мир, то эта дата действительно является для него памятной. А значит, сегодня будет особенный для него день.
Боль накатила внезапно, обожгла лёгкие изнутри и сдавила их стальным обручем, не давая дышать. Хайдрих едва успел закрыть рот рукой и, задыхаясь, выбежать в коридор, где и позволил себе болезненно откашляться. Когда он сполз по стене, хватая ртом спасительный кислород, в голове так шумело, что он не услышал шагов Эдварда.
- Ты как? - обеспокоенно спросил он, падая рядом на колени и протягивая стакан воды.
Сделав пару глотков, обжигающих надорванное горло, Альфонс едва заметно улыбнулся.
- Всё хорошо. Я тебя разбудил?
- Дурак, - буркнул Элрик, поднимаясь и протягивая ему руку.
В такие моменты, когда Хайдрих загибался от очередного приступа кашля, а Эдвард был рядом, оба чувствовали себя неловко: первый - потому что заставлял Эда беспокоиться, а второй - потому что ничем не мог помочь... На этот раз спасением стали обычные домашние дела, и к тому моменту, как оба умылись и позавтракали, обстановка стала менее напряжённой. А Альфонс успел всё обдумать.
- Кстати, пойдём Октоберфест? Уже третье октября, - как бы невзначай посреди разговора упомянул он. Элрик замер, глядя в пустоту, будто кто-то остановил время на долгие две секунды, и почти сразу отвернулся, убирая посуду в мойку.
- Конечно сходим, - согласился он, принимаясь намывать тарелки, чего раньше за ним никогда не водилось.
"Вот как, - грустно улыбнулся Хайдрих, сжимая пальцами ткань рубашки на груди. - Это третье октября ты тоже будешь помнить."

***

Весь день стояла замечательная погода, но даже сидя у приоткрытого окна в лучах солнца, Эдвард умудрялся выглядеть пасмурным и подавленным. Альфонс не трогал его, но и не упускал из виду - либо сегодня, либо никогда.
Солнце скрылось за горизонтом, шторы сошлись на окнах, и единственное, что освещало их комнату - тусклое бра над кроватью. Бутылка коньяка опустела лишь на половину, хотя Элрик не отрывался от неё весь день. Хайдрих ещё раз взглянул в зеркало, пригладил чёлку, затем снова её растрепал и мотнул головой, чтобы она легла на лоб более естественно. Кто бы знал, как он волнуется: сейчас ему предстояло вести себя не так, как всегда, чтобы обескуражить Эдварда. Именно сейчас, когда он витает где-то в своих воспоминаниях, когда его реальность надломлена, надо сбить его с толку и вклиниться в этот разлом. Чтобы остаться там навсегда. Возможно, это жестоко, зато гарантированно.
Альфонс в последний раз нерешительно замер перед дверью и, наконец, открыл её. Элрик, сидящий за столом, даже не обернулся, а Хайдрих подошёл к нему сзади, взял из рук стакан, из которого тот только что пригубил, и тоже сделал пару глотков. Пока коньяк жёг горло, а Эдвард не успел на это отреагировать, Альфонс взял его за подбородок, заставляя поднять голову и посмотреть на себя, и, наклонившись, поцеловал. Сразу глубоко и страстно, без всяких прелюдий.
Сегодня не будет игр, сегодня они не остановятся на взаимных ласках - всё будет по-настоящему.
- А... - только успевает сказать Элрик, как тут же тонет во влажном требовательном поцелуе, а сильные руки тянут его наверх, заставляя подняться из-за стола. Эд не успевает ничего сообразить, отвечает на автомате, доверчиво прижимается всем телом - как всегда. Просто не может сопротивляться, а Альфонс старается не задумываться о причинах этой его слабости. Главное, что сейчас Эдвард мысленно витает где-то в воспоминаниях, в своём мире, а чувствует - его. Именно сейчас можно вмешаться в его мир, стать его частью, привязаться к тому воспоминанию, которое он обещал себе никогда не забывать. Ведь совсем скоро - Хайдрих знает это, - от него тоже останутся лишь воспоминания...
Они уже в постели, и Эдвард комкает руками подушку, пытаясь прижаться всем телом плотнее, чувствовать больше. Его не пугает то, что они оба впервые раздеты полностью, что он лежит под Хайдрихом, бесстыдно раздвинув ноги, а тот ласкает его так, что не остаётся сомнений - они займутся любовью, и роли уже распределены. Он на всё согласен.
Это больно для них обоих, но каждое движение всё равно желанно, каждый тяжёлый выдох, ложащийся на вспотевшую кожу, каждый сорвавшийся против воли с губ стон, и сильные руки, сжимающие так крепко, что болят рёбра.
Эдвард закрывает глаза, не смотрит Альфонсу в лицо, но тот всё же подгадывает момент - ловит мутный взгляд золотых глаз, хватает Элрика за подбородок и прерывисто, но твёрдо выдыхает ему на губы:
- Обещай, что никогда меня не забудешь.
Хайдрих едва успевает заметить, как взгляд проясняется и зрачки расширяются, и тут же наклоняется, целуя шею, кусая за ухо, и непереставая шепчет:
- Обещай, Эдвард, обещай, что не забудешь...
Он не ждёт ответа, он просто знает - Эдвард не забудет. Никогда.

@темы: =Angst=, =Другие персонажи=, =Яой=, =Редкие пейринги=

---

La Fée Verte (Slash, ER, PG-15)

[алКошка]

Название: La Fée Verte
Автор: алКошка
Бета: Нет
Статус: Закончен
Жанр: Slash, ER
Рейтинг: PG-15
Персонажи/Пейринг: Рой/Эд
Размер: Драббл
Дисклаймер: Хирому Аракава - владелец и демиург
Размещение: Строго запрещено
Написано на FMA One String Fest по заявке  M-lle Orange: Рой/Эд. "И, Боже, в тот момент я увидел звезды. А потом мне стало плохо. И я не мог смотреть на него несколько недель" H!

- Вообще-то это противозаконно, - нерешительно сказал Эдвард, глядя, как Полковник кладёт кусочек сахара на красивую серебряную ложечку с резными отверстиями.
- Можешь потом арестовать меня. Ну и себя заодно, но попробовать его ты должен.
Ярко-изумрудные капли абсента впитывались в белый кубик и стекали в бокал, похожий на распустившийся тюльпан.
- Неужели такая вкусная штука? - Элрик подсел ближе, пытаясь уловить запах "Зелёной Феи".
- Вообще-то ужасно горькая, потому его и разбавляют сахаром с водой. Зато эффект от него просто потрясающий! Я чувствовал себя как минимум Властелином Мира! И, Боже, в тот момент я увидел звезды. А потом мне стало плохо. И я не мог смотреть на него несколько недель, - тихо закончил Рой. Эдвард хотел было разразиться гневной тирадой, но его перебили: - Это из-за личной непереносимости некоторых компонентов в больших дозах - сейчас же доза составляет едва ли половину того, сколько выпил я.
Отставив бутыль в сторону, Полковник щёлкнул пальцами, и Эд зачарованно смотрел, как плавится и капает в бокал кусочек сахара, пропитанный абсентом. Разбавив получившуюся смесь водой, Рой сделал несколько глотков напитка и пододвинул бокал Элрику. Тот подозрительно принюхался и, стараясь не морщиться от горечи, опустошил его до конца.
Не успел он поставить бокал на стол, как Полковник сдёрнул в кончика косы резинку и повалил Эдварда на диван. Осколки хрусталя разлетелись по полу, а Эд смотрел на Мустанга огромными глазами и уже ощущал эффект дурманящего пойла: в глазах Роя сейчас отражалась вся Вселенная, чёрный бескрайний космос с мириадами звёзд... А поцелуй получился настолько обжигающим, что жар в миг разлился по всему телу Эдварда, и не было сил ему сопротивляться - да и не хотелось.
Казалось, всё это произошло за одно мгновение - или вечность? - время взбунтовалось, заворачивая в сознании немыслимые виражи. Элрик не помнил, сколько вечностей прошло с тех пор, как они начали целоваться, но как только горячие губы Роя отпустили его собственные, Эд вдруг обнаружил, что они оба раздеты, и плед сполз с дивана из-за их возни.
- Я покажу тебе звёзды, Стальной, - быстрый тихий шёпот в ухо.
Зачем? Он и так их увидел... Но сказать об этом не успел, провалившись в очередную бесконечность времени, растворяясь на губах своего Полковника...

@темы: =PG-13=, =Рой Мустанг/Эдвард Элрик=, =Яой=, =PWP=

---

Про идеалы (General, G)

[алКошка]

Название: Про идеалы
Автор: алКошка
Бета: Нет
Статус: Закончен
Жанр: General
Рейтинг: G
Персонажи/Пейринг: Оливия, Эд, Майлз
Размер: Драббл
Предупреждение: ООС
Дисклаймер: Хирому Аракава - владелец и демиург
Размещение: Строго запрещено

- Стреляй, Стальной!
Рука вздрагивает от хорошо поставленного голоса Снежной Королевы, и Эдвард убирает палец с курка, чтобы не спустить его случайно. Драхмийский шпион, которого поймали несколько часов назад, смотрит на него с нескрываемой злостью - избитый до полусмерти, но не проронивший ни слова на допросе.
- Зачем? Не буду! - храбрится мальчишка, но пистолет не опускает. Он хочет знать, почему эта женщина не ищет других путей. Почему не ценит человеческую жизнь - пусть это даже враг, - ведь она не менее ценна, чем жизнь союзника или любая другая!
- Ты - армейский пёс, и по приказу вышестоящего должен грызть чужие глотки. Думаешь, тебе удастся пережить войну, никого не убив? - в холодном голосе теперь слышится насмешка мудреца над дураком.
- На войне нет выбора - там ты борешься за свою жизнь! А этого, - Элрик небрежно тыкает дулом пистолета в сторону драхмийца. - Можно просто посадить в тюрьму, и никаких проблем!
Он повышает голос, что довольно сильно злит Оливию - рука в белоснежной перчатке ложится на эфес фамильной шпаги, но Эдвард этого не замечает.
- Стреляй, это приказ. И мне плевать, что ты ребёнок.
Эд на секунду прикрывает глаза и набирает побольше воздуха в лёгкие, чтобы ответить - хоть и понимает, что спорить с генералом Армстронг смертельно опасно, - но не успевает ничего сказать: чужая горячая рука аккуратно забирает пистолет из его ладони.
- Что ты себе позволяешь, Майлз? - холодно интересуется Оливия, строго глядя на своего адъютанта.
- Прошу прощения, генерал, но Вы ошиблись - он уже не ребёнок.
Одно мгновение - и кончик шпаги зарывается в мех воротника майора, едва касаясь смуглой кожи. Тот даже не вздрагивает, в то время как Элрик отпрыгивает в сторону, держа в поле зрения всех присутствующих в комнате.
- Говори, - требует Армстронг.
- Просто он такой же, как я - преданный своим идеалам до самого конца. Не разделяющий людей по цвету кожи и происхождению, не вешающий на них никакие ярлыки. И он пытается изменить людей вокруг себя.
Майлз чуть подаётся вперёд - генерал видит его прищуренные от злости глаза за тёмными стёклами очков, - и невольно отодвигает лезвие, чтоб не поранить своего адъютанта. Чёрт возьми.
Сейчас уже не важно, что именно заставило её забыть собственные принципы - злость на человека, решившего, что сможет перехитрить её и унести из самой надёжной крепости парочку секретов, или желание поставить неразумного ребёнка на место. Единственное, что сейчас важно - уйти с этого поля боя с высоко поднятой головой, чтобы все вокруг даже не надеялись на то, что победили.

@темы: =G=, =Джен=, =Другие персонажи=, =General=

---

Останься со мной (Het/Slash, PWP, Стёб, R)

[алКошка]

Название: Останься со мной
Автор: алКошка
Бета: Нет
Статус: Закончен
Жанр: Het/Slash, PWP, Стёб
Рейтинг: R
Персонажи/Пейринг: Эд/рука + подразумеваются Эд/Ал, Эд/Уинри, Ал/Мэй, Ал/бабы
Размер: Драббл
Предупреждение: Одно матерное слово
Дисклаймер: Хирому Аракава - владелец и демиург
Размещение: Строго запрещено
Написано в рамках флешмоба на дайри по заявке  Satsumu Anoho: "Останься со мной" Эд/его правая рука хД

Альфонс уехал. Чёрт возьми, Альфонс уехал в свой хренов Син изучать хреново рентандзюцу с этой... Ладно, Мэй была довольно мила, но слишком назойлива, как казалось Эду. А ещё вечно называла его коротышкой. Но теперь, когда он избавился от доброй четверти веса, давящего на плечи, он точно вырастет! Руки уже были почти одинаковыми, и не только потому, что он упорно тягал штангу правой, но и совсем не тренировался, потому левая потихоньку слабела. Да и незачем ему теперь тренироваться - приключения закончились, началась простая жизнь обычного учёного... У которого, к слову, до сих пор не было девушки.
Он-то, дурак, наивно полагал, что у них с Алом всё нормально, да не тут-то было. Впрочем, этого и стоило ожидать - младший никогда не скрывал от него, что как только вернёт себе тело, то сразу пойдёт по бабам, а яблочные пироги и прочую чушь можно будет оставить на потом.
Эдвард честно пытался думать о Уинри, лёжа в постели и медленно поглаживая себя между ног - но ассоциировалась подруга детства только с пиздюлями, потому мысли Эда плавно перетекали в содомическое русло, где фигурировал его младший брат. В темноте под закрытыми веками Эд отчётливо видел каждый изгиб его тела, и будто со стороны - своего. Как они вдвоём лежали в постели, на боку - Ал прижимался к его груди, прогибая спину, а сам Эд, придерживая его за бедро, плавно двигался, успевая при этом целовать его круглое золотистое плечо...
Правая ладонь Эдварда ещё не успела покрыться мозолями, и кожа была нежной-нежной, такой, что твёрдый член с лёгкостью проскальзывал по крему между пальцами. Он быстро двигал рукой, другой сжимая край подушки, и стискивал зубы, чтобы не застонать в голос. Картинка смазалась перед внутренним взором, мысли окончательно перемешались, и не осталось ничего, кроме дикого удовольствия, заполняющего всё сознание...
Чуть отдышавшись, Эдвард перекатился на спину, поднёс к лицу свою ладонь, перепачканную спермой, и разочарованно вздохнул:
- Ну, теперь хоть ты навсегда останешься со мной.

@темы: =Humor=, =Эдвард Элрик/Альфонс Элрик=, =Гет=, =Яой=, =PWP=, =R=

---

Противоположности (Slash, PWP, NC-17)

[алКошка]

Название: Противоположности
Автор: алКошка
Бета: Нет
Статус: Закончен
Жанр: Slash, PWP
Рейтинг: NC-17
Персонажи/Пейринг: Хайдрих/Ал/Эд (все любят Ала)
Размер: Мини
Дисклаймер: Хирому Аракава - владелец и демиург
Размещение: Строго запрещено

Ал выгибается в его руках так резко, что не придержи его Хайдрих за спину - упал бы с его колен. Длинные волосы прилипли к мокрой спине и лбу, Алу жарко, но нет возможности остановиться на передышку, иначе этот непрерывный поток восхитительных ощущений оборвётся. Он дышит глубоко и часто, быстро двигаясь сверху, а Альфонс приподнимает бёдра ему навстречу, от чего каждый вздох младшего Элрика обрывается жалобным всхлипом. Хайдрих же молчит, сосредоточив всё внимание на ощущениях: как гладкие мышцы сжимают его член, как пальцы судорожно цепляются за плечи, как кожу бёдер печёт от звонких шлепков бёдер Ала. Всё это приправляется замечательными звуками его тяжёлого дыхания и низкими отрывыстыми стонами. А запах... Запах кружит голову: здесь и пот, и мускус, и селикон от смазки - всё это сводит с ума. Но более взрывоопасным этот коктейль делает чужой пристальный взгляд, отслеживающий каждое их движение, каждый миллиметр голой кожи. Альфонс тянет Ала за волосы, вовлекая в неудобный, отрывистый поцелуй, а сам искоса смотрит на Эдварда.
Кажется, это было последней каплей: старшему Элрику надоело смотреть на то, как они самозабвенно трахаются всего в метре от него, и он крадучись подбирается к ним, словно хищник к жертвам.
- Неужели я действительно когда-то вас путал? - ухмыляясь, спрашивает он. - Абсолютно не похожи...
Хайдрих чувствует его пальцы рядом со своим членом, они уверенно проталкиваются внутрь, ещё больше растягивая Ала, и тот сжимает Альфонса руками и коленями, пряча лицо у него на шее. Эд никогда не церемонится с братом в постели, несмотря на то, что в другое время готов чуть ли не розовыми лепестками ему дорогу выстилать. С другой стороны, Ал сам готов к любым экспериментам в этом плане, а порой его просьбы просто шокируют. И сейчас он не сопротивляется, только когда Эдвард начинает проталкивать внутрь член, Ал выпрямляет руки, упираясь в подушку, а из уголков зажмуренных глаз скатываются маленькие слезинки. Хайдриху и самому больно, но он не смеет сказать ни слова против - когда они оказываются в постели втроём, его мнение перестаёт браться в рассчёт.
Когда Эд начинает двигаться, Ал пронзительно вскрикивает, но всё же слегка приподнимается, пытаясь двигаться навстречу. Толчки короткие, явно болезненные, судя по стиснутым зубам младшего Элрика - но он больше не позволяет себе кричать. А когда Альфонс обхватывает рукой его член, то заметно расслабляется, переключая сознание на более приятные ощущения. Эдвард чувствует это, и начинает двигаться куда увереннее. Его член скользит по члену Хайдриха, и это кажется настолько нереальным, впечатляющим, что Альфонс стонет - впервые за этот вечер. И не считает больше нужным сдерживать себя.
Снова экстатическая пелена застилает сознание, снова всё перемешивается в дикий коктейль удовольствия - своего, чужого, - да какая разница? Ал бьётся между ними, пытаясь не сильно извиваться в руках брата, а потом вдруг замирает, закусив губу, и, вскрикивая, кончает Хайдриху на живот. Эдвард тут же отпускает его, позволяя отползти в сторону на трясущихся коленях. Ал падает на прохладную подушку и, пока ещё слабо соображая, отрешённо смотрит на то, как эти двое спорят за место сверху... Да уж, в этом они с Хайдрихом абсолютные противоположности.

@темы: =Эдвард Элрик/Альфонс Элрик=, =Другие персонажи=, =Яой=, =Редкие пейринги=, =NC-17=, =PWP=

---

Не уходи, прошу (Slash, Angst, PWP, R-NC)

[алКошка]

Название: Не уходи, прошу
Автор: алКошка
Бета: Нет
Статус: Закончен
Жанр: Slash, Angst, PWP
Рейтинг: R-NC
Персонажи/Пейринг: Эд/Ал
Размер: Мини
Примечание: Пост-Шамбала
Дисклаймер: Хирому Аракава - владелец и демиург
Размещение: Строго запрещено

Уходящее лето подмигнуло на прощанье тёплым ласковым лучиком солнца, и вместе с ним скрылось за горизонтом. Их время догорало также быстро, как маленькая свеча на столе - казалось, Ал только зажёг её, но пламя и тёплые объятья брата словно остановили его внутренние часы, и драгоценные минуты ускользнули куда быстрее, чем песок сквозь пальцы. Скоро Эдвард уедет в Ризенбург, и всё тепло заберёт с собой.
Ещё не прошло и недели с тех пор, как он вернулся из чужого, неизвестного мира, и первым делом захотел "съездить домой". Но ведь у них давно нет дома! Альфонс вспомнил, что они просто всегда были вместе, и никакой дом им не был нужен. А брат хочет вернуться к ней... Младший категорически отказался ехать с ним - не хотел смотреть на то, как Уинри будет обнимать Эдварда, плакать у него на плече и жаловаться о том, как ей было плохо одной. Не хотел знать, что он скажет ей в ответ.
Лучше бы они остались по ту сторону Врат...
Он чувствует, как старший начинает возиться, глядя на часы - и сильнее стискивает объятья.
- Ал, мне пора, скоро поезд придёт, - говорит Эд, только сейчас замечая, как близко друг к другу они лежат - короткие мягкие волосы у Альфонса за ухом щекочут губы, а длинные, тяжёлые пряди опутали пальцы, будто тоже хотели удержать.
- Прошу, не уходи... - едва слышно выдыхает Ал. Поднимает голову, и смотрит брату в глаза так отчаянно, словно от его решения зависит сама жизнь.
- Ты что, Ал?..
Вопрос обрывается, прижатый сухими губами Альфонса к губам Эда. Прикосновение это словно разбивает какой-то невидимый барьер в сознании, Эдвард закрывает глаза и расслабляется, не в силах сопротивляться брату. Ал целует его, цепляется за одежду, даже не замечая, что царапает живое плечо до крови, и на белой рубашке остаются маленькие ярко-красные пятнышки. Он растворяется в этом поцелуе, в этих касаниях, и восторженно охает, когда брат сам сжимает его обеими руками, сильно, так, что воздуха в лёгких не остаётся. Перекатившись, подминает младшего под себя, оказавшись между его ног, продолжает целовать, не глядя в глаза, только чувствуя странную, горькую страсть в каждом прикосновении и стоне Альфонса.
Это чувство поглощает, сжигает их обоих, не давая опомниться. Кожа у Ала такая нежная, чувствительная, что от каждого его стона Эдвард и сам приходит в полный восторг.
Сжимать его руками, гладить, целовать, чувствовать, слизывать сладкие стоны с горячих губ. Любимый, единственный брат. Брат...
- Братик! - вскрикивает Ал, когда боль в губе становится невозможно терпеть. Эдвард резко отстраняется, так и не разжав зубы, и младший чувствует привкус крови кончиком языка.
- Господи, Ал... Мы должны остановиться... - шепчет Эд, глядя такими безумными глазами, что Альфонс понимает - даже если начнёт вырываться, брат его не отпустит. Надо только чуть-чуть подтолкнуть его, одним лишь нежным приковновением к щеке, и прошептать:
- Умоляю, братик...
Вот теперь в каждом его прикосновении чувствуется уверенность, и руки, обхватившие шею и талию, тверды и несгибаемы. Алу остаётся только выгибаться, прижимаясь всем телом, чтобы чувствовать больше, сильнее, и сходить с ума от собственных ощущений.
Боль пронзает всё тело, отдаваясь в кончиках пальцев, и она сейчас настолько сладка, что даже рефлексы самосохранения не срабатывают - Альфонс лежит неподвижно, каждым нервом чувствуя эту восхитительную боль. От сильной хватки стальных пальцев на запястьях, от острых зубов, сжимающихся на сосках, от резких движений брата, выбивающих стоны из пересохшего горла... Он сам сейчас соткан из этой боли, и каждую особо яркую её вспышку принимает с благодарностью.
Жаль только, что совсем не хватает дыхания на одно лишь слово: "Люблю"...

@темы: =Эдвард Элрик/Альфонс Элрик=, =Angst=, =Яой=, =NC-17=, =PWP=, =R=

---

С каждой секундой (Pre-slash, Angst, G)

[алКошка]

Название: С каждой секундой
Автор: алКошка
Бета: Нет
Статус: Закончен
Жанр: Pre-slash, Angst
Рейтинг: G
Персонажи/Пейринг: Хайдрих/Эд
Размер: Драббл
Дисклаймер: Хирому Аракава - владелец и демиург
Размещение: Строго запрещено
Написано в рамках флешмоба на дайри по заявке  kira_ena: "С каждой секундой", любой пейринг^^

Вдох - хрипы в груди ощущаются физически, мелкой вибрацией в больных лёгких. Хайдрих сглатывает солёную гадость во рту, переворачивает испачканную алым подушку и снова ложится на неё, закрывая глаза.
Засыпать страшно.
Часы на прикроватной тумбочке громко тикают в глухой тишине, отрывая от жизни Альфонса маленькие клочки оставшегося времени. Он невольно слушает их, пытаясь не думать о том, сколько ещё продержится, но мысли, не спрашивая его разрешения, сами собой появляются в голове. Он может сейчас закрыть глаза, а проснуться от очередного приступа кашля - последнего, после которого не останется ничего... И это тогда, когда он нашёл настоящий смысл жизни - не в науке, а в другом человеке. Как жестоко.
Хайдрих считает рывки секундной стрелки уже моля о сне, потому что лучше уж попытать судьбу, нежели мучиться догадками. Но ничего не выходит, а монотонное тиканье, кажется, лишь помогает маленьким семянам страха прорости скорее. Это уже становится невозможно терпеть, Альфонс зажимает уши руками, прячет голову под подушку, но звук утекающего времени невозможно ничем заглушить. Часы с размаху летят в стену, разбиваясь и, наконец, умолкая.
Хайдрих сидит на кровати, тяжело дыша, и сам не понимает, как мог так сорваться. Дверь открывается с тихим скрипом, на пороге стоит сонный Эдвард, прижимающий к груди свою подушку.
- Ты чего буянишь? - спрашивает он, подходя к кровати и, не дожидаясь разрешения, устраивается рядом с Альфонсом, перетягивая на себя половину одеяла.
- Так, плохой сон приснился... - врёт тот.
- М, ясно. Ложись спать, а я разбужу, если снова кошмар приснится, - уже засыпая, бормочет Эд.
Хайдрих бездумно кивает и на всякий случай отворачивается от Эдварда, снова опуская голову на подушку. Почти сразу же ему на бок ложится тёплая рука, а между лопаток утыкается такой же тёплый нос. И от переполняющей нежности и бессилия хочется выть в голос.
Разбитые часы лежат у дальней стены неподвижной грудой шестерёнок, пружин и прочих железок, но Альфонс слышит их тиканье в своей голове. И с каждой секундой ему всё больше и больше не хочется умирать.

@темы: =G=, =Angst=, =Другие персонажи=, =Яой=, =Редкие пейринги=

---

Больно не будет... (Pre-slash, Humor, PG-13)

[алКошка]

Название: Больно не будет...
Автор: алКошка
Бета: Нет
Статус: Закончен
Жанр: Pre-slash, Humor
Рейтинг: PG-13
Персонажи/Пейринг: Энви/Эд
Размер: Мини
Предупреждение: ООС
Дисклаймер: Хирому Аракава - владелец и демиург
Размещение: Строго запрещено

Эдвард сидел на больничной койке и удручённо облизывался на поднос с едой. Он уже сто раз пожалел, что попросил Альфонса сходить за книгами, и раз двести о том, что отказался от помощи медсестры, которая предложила его покормить. Сам же он не мог даже взять ложку в руки: левая была по локоть в гибсе, а правая отсутствовала вовсе - последняя драка принесла довольно серьёзные последствия...
Впрочем, мысли о еде вылетели из его перебинтованной головы, когда в окне третьего этажа замаячил знакомый силуэт самого сумасшедшего из гомункулов.
- Какого чёрта тебе надо? - нервно спросил Эд. Он хоть и знал, что убивать его не собираются, но Энви вряд ли пришёл просто проведать и справиться о здоровии.
- Какие мы злые, подумать только! - усмехнулся гомункул, спрыгивая с подоконника, но под тяжёлым взглядом Элрика решил сделать лицо попроще. - Да не бойся, мне просто стало скучно, вот и зашёл посмотреть на абсолютно беспомощного коротышку.
- Сволочь, ты ответишь мне за каждый раз, когда называл меня коротышкой! - взбесился Эд, чем ещё больше поднял Энви настроение. Его гневная тирада могла бы продолжаться ещё очень долго, если б пустой желудок не дал о себе знать громким урчанием.
Гомункул оценил этот звук, посмотрел на поднос с тарелками, стоящий на прикроватной тумбочке, на неработающие верхние конечности Элрика, сложил два и два, и снова растянул губы в гаденькой ухмылочке.
- Что, кушать хочется, и не можется? - издевательски-сочувственно спросил он. Эдвард зарычал в ответ, но голодное пузо предательски согласилось с выводом гомункула, издав ещё один громкий протест голодовке. - Хочешь, покормлю тебя с ложечки?
- Ещё чего! - рявкнул Эд и отвернулся - и от Энви, и от еды. Жрать хотелось ну очень сильно, а библиотека была довольно далеко от больницы, Ал ещё не скоро вернётся...
- Да ладно, знаешь ведь, что я не причиню тебе вреда - по крайней мере сейчас.
- И думать забудь! Я не собираюсь есть с рук врага!
- Пфф, сколько пафоса... Не хочешь, так я сам съем, - ехидно предупредил Энви, тут же отправив в рот одну из маленьких котлеток, которые в этой больнице, вопреки всем стереотипам об "отвратительной больничной жратве", готовили просто восхитительно.
- А ну не тронь мою еду, скотина! - взревел Эд, готовый броситься на гомункула без рук, чтоб хотя бы покусать его. - Убью, нахрен!
- Ой, боюсь-боюсь! - пропищал Энви, взяв ещё один мясной шарик. - Так что, согласишься, чтобы я тебя покормил? Или будешь смотреть, как я сам всё съем? - и демонстративно отправил котлетку в рот. У Эдварда было такое лицо, будто ему дантист зубы сверлит - в нём отчаянно боролись гордость и голод. - Я даже могу принять более подходящий моменту облик!
Сказав это, Энви начал стремительно меняться, и уже спустя минуту перед Эдом стояла длинноногая брюнетка с пышным бюстом размера этак пятого, если не больше, а её костюм медсестры больше подходил не для работы в больнице, а для съёмках в порно с ролевыми играми.
Элрик покраснел и сглотнул - даже осознание того, что перед ним на самом деле стоит самая злобная тварь во вселенной не помогло ему отвести взгляд от груди сюрреалистически-огромного размера.
- Господин Стальной алхимик, Вам помочь? - тонким голоском пролепетал Энви, скромно теребя краешек короткой пышной юбки.
- Ладно... Считай, что я поверил, - кое-как выдавил из себя Эд, и тихо добавил в своё оправдание: - На что только ни пойдёшь, чтобы не умереть с голоду!
Энви тут же растянул красивые губы в милой улыбке и, взяв тарелку, сел на Эдварда верхом.
- Эй, ты чего творишь?! - краснея ещё больше, взвыл Элрик.
- Да ладно тебе, коротышка! Давай, скажи "а-а-а".
- А-А-А!!! Спасите, насилуют! - закричал тот, почувствовав, что если Энви продолжит также елозить задом по его паху, то спасать придётся гомункула.
- Братик?!
- Стальной!
На пороге распахнутой двери палаты стояли Ал и Полковник Мустанг - второй уже сложил пальцы, готовясь высечь искру, но оценив открывшуюся картину, опустил руку и хмыкнул.
- Надо же, кто-то собирается повзрослеть, - слова Роя прямо сочились сарказмом. - Пойдём, Альфонс, ему сейчас не до нас.
И вытолкал замерший доспех из палаты, из которой в ту же секунду раздалось истошное "Не-е-ет!" и ласковый голос медсестры:
- Не беспокойтесь, господин Эдвард, больно не будет...

@темы: =Humor=, =PG-13=, =Яой=, =Энви/Эдвард Элрик=

---

Не надо жалости (Slash, Romance, PWP, R)

[алКошка]

Название: Не надо жалости
Автор: алКошка
Бета: Нет
Статус: Закончен
Жанр: Slash, Romance, PWP
Рейтинг: R
Персонажи/Пейринг: Рой/Эд
Размер: Мини
Примечание: Пост-канон
Дисклаймер: Хирому Аракава - владелец и демиург
Размещение: Строго запрещено

Тик-так - шепчут часы в больничном коридоре, и с каждым отрывистым движением стрелки Эдвард всё больше жалеет о том, что решил выйти через это крыло, а не пройти более длинным путём. Посетители, да и персонал, уже давно разошлись по домам, только в конце коридора горит приглушённый свет лампы на столе дежурной медсестры, а за окнами темно - Эд всё не решался отойти от постели Ала, пока тот не уснул. А теперь замер у палаты, из которой только сегодня днём выписалась лейтенант Хоукай, но остался ещё один пациент.
Элрик сделал нерешительный шаг в сторону двери, прислонился виском к косяку и прикрыл глаза, так и не решившись взяться за ручку.
- Входи, Стальной, - раздалось из-за двери, и Эдвард вздрогнул, распахнув глаза.
Дверь открылась с тихим скрипом, в палате было темно - да Рою и не нужен был свет, Истина абсолютно лишила его зрения, и темнота стала вечным спутником. Эдварду стало совсем не по себе: с одной стороны он прекрасно знал, что Полковнику не нужна ничья жалость, она может лишь оскорбить его, но ничего не мог с собой поделать - он действительно жалел Мустанга. И во всём винил себя. Хоть умом и понимал, что вина за всё случившееся лежит не на нём...
- Стальной, ты где? - нетерпеливо спросил Рой. Кровь застучала в висках от волнения, он не слышал ни звука, и уже подумал, что мальчишка ушёл...
- Здесь, - раздалось тихо, даже как-то робко. И Полковник вновь смог услышать его почему-то прерывистое дыхание, и шум подшипников в искусственной ноге, когда тот сделал пару шагов к постели.
В темноте Элрик едва смог различить черты лица Роя, отчётливо были видны лишь блики света ущербной луны, заглядывающей в окно. Они отражались на мутной радужке чёрных глаз, а от осознания того, что Полконик не видит даже этого света, становилось ещё хуже.
Рой протянул руку в густую темноту, медленно и аккуратно - он слышал каждый шорох складок одежды Эдварда, каждый вздох, но всё равно боялся промахнуться, будто это стало бы неоспоримым доказательством его слабости. Но как только кончики пальцев коснулись широкого ремня на поясе Эда, Полковник быстро и уверенно схватился за него и дёрнул на себя, повалив мальчишку на кровать. Вот теперь он не колебался ни секунды - за столько лет он изучил Эдварда настолько хорошо, что не обязательно было видеть его лицо, чтобы прижаться губами к губам, и брюки он давно мог расстегнуть не глядя, одной рукой.
Эду показалось, что у Полковника жар - такая горячая волна окатила всё тело, как только Рой подмял его под себя, жадно целуя и без промедлений начиная раздевать.Теперь-то Элрик с кристальной ясностью понял, что зря переживал: Полковник Мустанг не изменился. В бою у его ног всё также послушно вились саламандры, ожидая приказа напасть на противника, а в постели он сам был похож на безудержное пламя, выжигающее остатки мыслей в голове Эдварда. В такие моменты подчиняться начальнику было очень легко: он не отдавал приказов, не язвил и не усмехался - он просил, умолял каждый прикосновением не сопротивляться, довериться, отдаваться без оглядки на неизвестно кем придуманные морали и запреты. Отдаваться своему желанию, которое постоянно дремало внутри, и тут же просыпалось, едва горячие ладони и губы Роя касались Эда.
Отдаваться только ему.
Тихо постанывать, чувствуя поцелуи-укусы на вновь живой руке, ещё слабой и слишком чувствительной, с тонкой нежной кожей. Выгибаться от невероятно яркой и сладостной боли, когда зубы смыкались на твёрдом соске, и отчаянно стискивать зубы, чувствуя привычное, но всегда волнующее проникновение в собственное тело. И уже никакие проблемы не имели для Эдварда значения, осталось только тяжёлое тёплое дыхание в шею, крепкие объятья, настолько сильные, что не было возможности даже пошевелить рукой, и дурманящее чувство удовольствия, подкатывающее волнами, накрывающее постепенно, и обещающее превратиться в настоящее цунами...

***

Эдвард так и не ушёл: подпёр ручку двери стулом и, не одеваясь, снова забрался к Рою под одеяло. Больничная койка была, мягко говоря, тесновата для двоих людей, потому пришлось крепко прижаться друг к другу. Полковник рассеянно перебирал пальцами длинные волосы уже уснувшего Эда, и зачем-то прижимался губами к его виску, чувствуя, как медленно и размеренно бьётся маленькая жилка под кожей.
Стальной, наверное, так и не заметил, что глаза у Роя всё это время были закрыты.
Потому что так легче было обмануть себя - а утром он откроет их и снова увидит улыбку на губах Эдварда, по которой уже успел соскучиться...

@темы: =Рой Мустанг/Эдвард Элрик=, =Яой=, =Другой жанр=, =PWP=, =R=

---

Ссора (Slash, Humor, PG-15)

[алКошка]

Название: Ссора
Автор: алКошка
Бета: Нет
Статус: Закончен
Жанр: Slash, Humor
Рейтинг: PG-15
Персонажи/Пейринг: Рой/Эд
Размер: Драббл
Дисклаймер: Хирому Аракава - владелец и демиург
Размещение: Строго запрещено

Тяжёлая поступь сапогов на платформе, казалось, раздавалась на весь штаб. Когда Эдвард проходил по приёмной Полковника, все вокруг притихли, даже Хавок забыл про свою сигарету - неделю назад Огненный и Стальной поссорились так, что даже новобранцы на тренировочном полигоне слышали гневные вопли Элрика. И вот сейчас им предстояло снова встретиться лицом к лицу.
- Написал отчёт? - безучастно поинтересовался Полковник, уже привычно не обратив внимания на грохот от распахнувшейся двери, врезавшейся в стену его кабинета.
Эдвард, на удивление, промолчал. Казалось, что переступив порог кабинета начальника, он тут же растерял всю решимость и запал.
- Что с тобой, - спросил Мустанг, и, немного помолчав, добавил: - Эдвард?
Назвать по имени - значило перейти от деловых отношений к личным. Потому Элрик, вдохнув поглубже, обошёл массивный стол начальника, опустил голову и едва слышно пробормотал:
- Прости, я был неправ...
- Что-что? - Рой не издевался, он на самом деле не расслышал, что сказал Эд.
- Прости меня! - громко, зажмурив глаза, крикнул Стальной. Полковник даже рефлекторно отшатнулся от столь громкого звука.
Потом взял себя в руки, усмехнулся и ответил:
- Лезь под стол.
Эд почти минуту неверяще смотрел на начальника, но, в итоге переборов свою гордость, опустился на корточки и нерешительно положил ладони Мустангу на колени. Ну, не впервой же... Но просить прощения таким образом...
- Стальной, подними папку - я уронил сегодня утром, а наклоняться было лень...
Замершие в ожидании подчинённые Полковника выдохнули с облегчением, когда из-за двери раздался грохот, маты и прочие милые атрибуты перепалки двух алхимиков. А потом все упорно делали вид, что не слышат сдавленных стонов и ударов раскачивающегося стола об пол.
Вот теперь всё действительно было в порядке.

@темы: =Humor=, =PG-13=, =Рой Мустанг/Эдвард Элрик=, =Яой=