Фендом: Fullmetal Alchemist
Автор: Тёмная сторона силы
Бета: нету
Пейринг: Хоэнхайм/Эд, намёки на Рой/Эд, Энви/Эд
Рейтинг: NC-18, яой, инцест, насилие и чернуха.
Жанр: драма, чёрный юмор, немного AU
От автора: Писалось по ТВ-1 и Шамбале, до выхода 105 главы манги (после неё на Хоэнхайма у меня бы рука не поднялась). Слабонервным под кат не лазить. Эд тут больно сволочной и мстительный. отыгрывается на папаше за всё хорошее. Будете убивать, сперва зачитайте приговор.
1
Хоэнхайм стоял в проёме двери, разглядывая новую игрушку. Он умел ценить красоту, хотя по-настоящему за свою долгую жизнь влюблялся только дважды.
Первая любовь, вторая любовь, - этот подарок от вас обеих…
- Как ты себя чувствуешь?
- Уйди, без тебя тошно! Не стой здесь, не пялься на меня! – и длинное нецензурное дополнение.
- Эд! Хоть бы ты Марии постеснялся!
Важная, полная экономка, второй день ещё и сиделка по совместительству, потупя взор, изучала поднос с нетронутым завтраком.
- Не зови меня «Эд»!
- Эдвард! Опять ничего не ел!
- Ты специально, да? Ненавижу молоко! И молочную кашу! Ненавижу! А уж тебя-то! – снова площадная брань.
Единственной рукой Эд молотил по кровати так, что она ходила ходуном.
- Отец прав, он по-своему заботится о тебе, - на свою голову встряла Мария.
- Да чтоб тебя так и перетак и разэдак! Я к нему не напрашивался! Мне от этого бородатого хмыря не надо ни-че-го! Четырнадцать лет я как-то без него обходился? Ааа, нет, надо! Один костыль, простой, деревянный. Дай мне его, и я свалю отсюда. Может быть, даже не проломив тебе башку. А денег за него почтой вышлю немного погодя, с первой зарплаты! – всё это дополнялось и перемежалось жуткой нецензурщиной.
- Нельзя так с человеком, который дал тебе жизнь!
- Жизнь? Да что ты знаешь про мою жизнь? Я такого не пожелаю даже этому! – ещё ушат ругательств.
- Ты такого по своим казармам набрался? – побагровел Хоэнхайм. – Неблагодарный, невоспитанный, истеричный мальчишка! Выпорю!
- Ты, старый козёл, думаешь, ответить не смогу? Только подойди ко мне, извращенец! – Эд вспомнил, что устроил полковник, начав с такой вот невинной угрозы, и его аж затрясло.
- Эд! – злобный взгляд в ответ.
- Эдвард! Зачем ты так с отцом?
- Да какой он мне к чёрту отец!
- Вы же одно лицо!
Длинная непечатная фраза.
- Ну почему, почему и на этом свете, и на том, все видят во мне эту гнусную харю? А тебе я маму напоминаю, скажешь? Лживая скотина, чёртов самовлюблённый эгоист, ты даже хуже полковничьей морды, отвратительней Энви, они-то не стеснялись признаться, что… Купи себе зеркало в полный рост и с ним проводи эти воспитательные беседы с порками-шморками, а мой зад оставь в покое! Так тебе и перетак от неба до земли!
- Мария, вон! – громовым голосом произнёс Хоэнхайм, и женщину просто сдуло. Сейчас бы никто не усомнился, что это именно отец и сын, хотя Эд с его комплекцией боевого воробья и без автомейлов был как треть своего видного папаши. Красные, распаренные, с растрепавшимися пшеничными прядями, с одинаково искаженными гневом чертами лица, они орали друг на друга, причём выяснилось, что за четыреста лет Хоэнхайм тоже накопил неплохой словарный запас.
- Не подходи ко мне! Мария, приведите полицию!
- Мерзавец! Сопляк! – грязно бранясь, Хоэнхайм отвесил Эду оплеуху, а тот, обнаружив отца в непредусмотрительной близости, не остался в долгу.
Свистнул отстёгиваемый ремень.
- Аааа, вот идиот, - истерически захохотал Эд, единственной рукой задирая безразмерную больничную рубаху и обнажая покрытый шрамами живот. – Ты вот это видел, папаша? Меня воспитывать надо, по крайней мере, куском арматуры!
От такой заявочки – или от чего-то другого – у Хоэнхайма опустились руки, а лицо как-то обмякло.
- Зачем ты со мной так? – спросил он, устало опускаясь на кровать.
- Пффф… А то сам не знаешь? Вот за свои дела на этом свете ты и проклят. И дети твои. И внуки, если они появятся божьим упущением, чтоб ты так жил, - и Эд снова выругался, ни разу не повторившись.
- Ал бы никогда не стал так говорить.
- Ал? Не стал бы. Даже тебе, - так же устало согласился словно вдруг выдохшийся Эд. – Ну почему единственный человек здесь не он, не Уинри…
- Почему мне? Ты прекрасно понима…
- Ах-вот-ты-о-чём!!! – выдохнул Эд, снова наливаясь кровью. – Если ты жмёшься на костыль, жлоб, Ишвара свидетель, я отсюда на карачках уползу! Перебьюсь как-нибудь…
- Дурачок! Куда ты уползёшь? В больницу для бедных? В психушку? Ты знаешь, что такое безработица? Инфляция? Зима, кстати, на носу, и она тут не в пример аместрийским.
- Ну будь ты человеком! Я хоть до туалета сам дойду…
Ой, как не вовремя вспомнил…
- Ты социально опасен, - сказал Хоэнхайм, сгребая сына в охапку. – И не думаешь, что кроме твоей как-её-там кто-то разбирается в автопротезах.
- Куда? Пусти! Что? Протезы?
Ошеломлённый Эд, кажется, забыл, зачем его приволокли в санузел.
- Ты здесь уже второй день пытаешься довести всех до истерики, вместо того чтобы тихо послушать. Ещё надо подготовить расчёты и чертежи, как-то приспособиться к местной технологии... Здесь ведь не только алхимии – нормальной медицины тоже нету.
- Вдвойне повезло. Отвернись. Когда займёмся расчётами?
Ни спасибо, ни пожалуйста. Только умное злое лицо на миг осветилось новой надеждой. Такой смешной – в одной безразмерной застиранной рубахе до колен, такой – нет, не жалкий, - пугающий зияющей пустотой на месте молодой плоти, такой властный и сильный – кроме шрамов Хоэнхайм заметил и рельеф мускулов, сейчас скрадываемый рубахой. И эта ранняя вертикальная морщинка на лбу…
- Покомандуй мне, - буркнул Хоэнхайм, на этот раз перекидывая сына через плечо, и почувствовал ощутимый удар кулаком по спине. И шипение:
- Пусть уж лучше Мария…
2
Карандаш мерно шваркал по бумаге.
В комнате было полутемно. Мария дремала. Эдвард, лёжа на боку, что-то корябал в блокноте при свете ночника.
Хоэнхайм заглянул через плечо сына. Неужто и впрямь решил восстановить технологию производства автопротезов? Эд вдруг зашёлся в резком приступе кашля.
- Отойди! Опять вылил на себя ведро этой дряни? – и, почувствовав тяжёлую руку на плече, - убери!
Никакой реакции.
Стержень ломко хрустнул, впиваясь в руку Хоэнхайма. Тот с воплем отдёрнул её.
- А теперь отойди, – ледяным, не подразумевающим возражений тоном.
- Мария, ступайте вниз.
- И возвращайтесь ещё с парочкой карандашей для меня.
- Нет.
- Пффф…
- Я хотел поговорить с тобой. Просто, по-человечески.
- А я не хотел.
- О тебе и твоём будущем.
- Как трогательно.
- И без этих твоих показных истерик.
Сломанный карандаш, который Эд факирскими движениями заставлял крутиться в пальцах, на минуту замер и начал обратное путешествие.
- Не забывай, сколько мне лет. Не всякому можно крутить мозги, мой мальчик, и распоряжаться в этом доме будешь не ты. Не испытывай на прочность то, чего нет, - мои отцовские чувства. За тобой уже двойной должок – ты снова посмел поднять на меня руку. И если я приютил кое-кого из собственных соображений, то в любой момент могу и отказать в помощи.
- А вот так? - Вместо жестокого повелителя на Хоэнхайма смотрел несчастный, покалеченный ребёнок, брошенный всеми в беде.
- Нет.
- А так? – голос Эда стал глубже, в глазах появилась поволока. Он облизал как будто вдруг пересохшие губы и медленно провел по коже вдоль ворота рубахи.
- Нет. Я не покупаю того, что могу просто взять. И не думай, что убежав от меня, сможешь продолжать прежние игры, а если что, на помощь прискачет вся аместрийская армия во главе с этим твоим… полковником.
Эд вдруг искренне рассмеялся.
- Полковник… прискачет…
- Он действительно кавалерист? На белом коне?
- Скорее уж, химера, сам себе лошадь.
- Что он за человек? – Хоэнхайм давно уже по-хозяйски развалился на кровати, заложив руки за голову.
- Скотина он, а не человек, - как-то буднично сказал Эд. Единственную руку он подложил под голову совершенно таким же движением, и теперь с абсолютно отцовским выражением лица рассматривал потолок. – Он привёл меня в армию, пообещав на правах старшего товарища и давнего приятеля моего отца опекать меня – и на этом его добрые дела закончились.
- Я с ним знаком?
- Ещё бы! У меня хватило ума написать всем твоим корреспондентам, не вникая в тонкости переписки, всё же мне было восемь лет и в науке я смыслил куда больше, чем в жизни. Некто Рой Мустанг. Письмо два года ждало его возвращения из Ишвара, и он таки прискакал. Выиграл забег и взял первый приз, у которого с таким лицом не было шансов… Хоэнхайм, потому что ты проклят, и я вместе с тобою. – Эд словно не замечал, как чужие руки уже с минуту беспрепятственно путешествуют по его телу. – Можешь травить меня своими духами, лапать везде, с ногами лезть в душу, ведь всё равно придётся принять твою помощь, и не мне назначать цену. Уфф, никогда не думал, что смогу сказать это.
- Вполне ожидаемо. Ты жестокий человек, Эд. Очень умный, очень расчётливый и очень жестокий.
- Не знаю. Я кое-чему научился даже у гомункулов. Можно быть водой или камнем, если того требует достижение цели.
- Вот. Вот о цели я и собирался побеседовать, - нежно оглаживая его, продолжал Хоэнхайм. – Ты постоянно смотришь в прошлое. Говоришь, как был счастлив вчера, не замечая сегодня, чтобы сожалеть о нём завтра. Зачем ты так рвёшься из дому? Надеешься найти Врата на заднем дворе? Что ты хочешь вернуть на этот раз?
- Бинго, - усмехнулся Эд. – Простую человеческую жизнь. Я по брату скучаю. Ты когда-нибудь по кому-нибудь скучал? У меня любимая девушка есть, понимаешь, я нор-маль-ный! – он с ненавистью взглянул на руки Хоэнхайма, порхающие то там, то здесь, гладящие, сжимающие, примеривающиеся так и сяк. – Я надеялся расхлебать всё это дерьмо и заняться, наконец, собственной жизнью. Может, и к лучшему оказаться здесь. Ведь это были бы твои внуки, - последнюю фразу он сказал, в совершенстве копируя свою мать, и Хоэнхайм не удержался, закатил сыну тяжёлую оплеуху. Тут же получив в ответ не меньшую, да ещё сдобренную порцией казарменной брани, от которой Хоэнхайм чуть не свалился с кровати. Он схватил Эда одной рукой за запястье, а другой за волосы, резко приблизив его лицо к себе и глядя прямо в глаза.
- Не смей крутить мне мозги. В третий раз повторять не буду.
- А будешь что?
Хоэнхайм, не отпуская волос, дотянулся и надавил пальцем какую-то точку, и Эду показалось, что из глаз фонтаном забили белые искры.
- Не забывай, что я старый и очень опытный извращенец. Однако и я уже отчаялся расшевелить тебя. Разве с полковником…
- Ты что, не слышал? Я – нормальный! Каждый раз с полковником записан вот здесь, - палец пойманной руки дёрнулся в направлении груди, - кровью. Меня не возбуждают ни мужики, ни трупы. И сейчас у меня одно желание – блевать от твоего мерзкого одеколона, ты, куча падали! – тоже не отводя горящих яростью глаз выпалил он.
Рывок – и лицо Эда утонуло в подушке, рука бессильно заёрзала, скребя простыню. Он почувствовал почти привычную – только к этому привыкнуть нельзя – тяжесть и боль. Чёртов запах не давал отвлечься посторонними мыслями, впасть во что-то вроде транса: старый трюк, чтобы уменьшить неприятные ощущения, чтобы не думать, что это тебя сейчас… Он только закусил подушку и глухо ухал при каждом толчке, словно его били под рёбра. И лишь когда потерявший голову от ощущений Хоэнхайм слишком сильно вдавил лицо Эда в подушку и сведёнными пальцами чуть не выравл волосы, тот полузадушено прошипел фразу на драхмийском, где самые приличные слова – рот и ноги.