Фэндом: Стальной алхимик
Автор: Тёмная сторона силы
Бета: нет
Пейринг: Рой/Эд, Хайдерих/Эд
Дисклеймер: да ну их, эти права
Рейтинг: R
Предупреждение: сцены насилия.
Жанр: драма, яой, ООС, чёрный юмор, POV Эдварда и Хайдериха
Размещение: берите, курите
От автора: Ждали? Получите. То, что можно ожидать от автора, больного на обе головы.
читать дальше1.
Сидеть в шкафу было даже приятно. Главное, чтобы полковник этого не пронюхал. Для порядка Эд пару раз пнул тяжёлым ботинком дверь, издавшую глухой звук, пробубнил:
- Чтоб ты ящур подхватил, - и принялся в который раз изучать пожелтевший плакат. Летняя форма офицера.
Зимняя форма офицера. Воениздат. Тираж 35 000 экз., заказ 5415, год 1907.
Номер заказа кривой, словно написан от руки. В пункте 8 опечатка, так и напечатано: аскельбант. Вот бы ткнуть полковничью морду в восьмой пункт, да ещё чтоб он как следует при этом приложился об дверь, и запомнил, для чего эта штука предназначена. И перчатки совсем не за тем, чтобы совать их в рот подчиненным. Это негигиенично. И глупо. Зачем делать такое с человеком, который и так не сопротивляется?
Вздремнуть, что ли? Подъём в шесть утра, тренировка, спарринг с Алом, к девяти полковник ждал с отчётом, а я вчера опять зачитался, так и уснул над книжками, до отчёта снова руки не дошли. Нацарапал что-то за завтраком, принёс пол-листочка с пятном от яичницы. Вечная история с плохим концом. Сегодня полковник вроде бы в хорошем расположении духа, возможно, после отсидки удастся быстренько спихнуть отчёт и свалить в библиотеку. Вчера я остановился на том, что… Значит, нужны материалы по… Чёрт, его вызывают к генералу Хакуро. Значит, лучше всё-таки вздремнуть. Возможно, вечер будет долгим. И без библиотеки. Надо силы поберечь.
Сон не идёт.
Хоть бы уехать отсюда подальше. Какое-нибудь задание. Срочное. Источник красной воды забил на центральной площади Западного.
Медведи Бриггсовых гор перешли на сторону условного противника. Генералу Хакуро
донесли, что со мной вытворяет этот мерзавец, и тот пристрелил его на месте,
без суда и следствия. Потому что лучший друг полковника, Маэс Хьюз, из военной прокуратуры, замнёт любое дело… Хотя он и мне
друг тоже? И, в общем-то, все они неплохие люди. В своей первой жизни. Хакуро,
поставивший на колени Ишвар кровавой ценой, - любящий муж и отец, хороший
командир. Этот благородный скакун - блестящий офицер, дамский угодник. Мечтает
осчастливить целую страну. Ещё один чадолюбивый папаша – Хьюз. Для своих –
просто душка. А к врагам беспощаден. Ну и кто, скажите, по-дружески научил
этого… бить правильно, не оставляя следов, не калеча, но очень больно. И,
главное, зачем? Я же всё равно ему ничего не сделаю. Пока. Надо тоже попросить Хьюза…
Хорошо их там учат «работе с материалами». Не хотел бы оказаться на допросе в
прокуратуре, а полковник уже обещал, зная моё желание свинтить из армии, как
только, так сразу. Человеческое преобразование – без срока давности. Непонятно
даже, что противнее, - когда он угрожает и распускает руки, или когда валяется
в ногах, говоря, что всё это от большого чувства. Тьфу.
Да, сейчас уже стало полегче. В цирке выступают львы и тигры. В армии выступают химеры. За пару лет Эд примерно разобрался, как можно успокоить или спровоцировать
Мустанга. Умение пришло с опытом. С весьма специфическим опытом.
2.
- Мальчик, это военный объект.
- Слушайте, лучше пустите, или я сделаю себе отдельный вход. Подполковника Роя Мустанга как найти? Я по его вызову.
- Вообще-то полковника.
- Мне пофигу, я штатский.
- Фамилия?
- Элрик, Эдвард.
- Есть такой в списке. Нужен документ, удостоверяющий личность.
- Ага.
Дежурный с удивлением уставился на измятую гербовую бумажку.
- Это что? Без фотографии к тому же…
- Это - свидетельство! О рождении! Здесь написано! Как вы пропуск будете выписывать, если читать не умеете?
- А паспорт?
- Нет, ну вы и считать не умеете? За какие заслуги мне выдадут паспорт в двенадцать лет?
Дежурный вдруг вытянулся и козырнул, глядя куда-то поверх Эдовой головы. Тот невольно обернулся. Сильная рука ухватила его за подбородок, вздёрнула так, что пришлось встать на цыпочки и в таком положении подтащила поближе к свету. Минуту
оторопелого Эда рассматривали раскосые тёмные глаза, потом он, наконец, очнулся и
дёрнулся:
- Пусти! Те!
- Маленький Хоэнхайм, - протянул полковник, удовлетворенный осмотром. – Пришёл за
рекомендательным письмом?
- Без него приёмная комиссия не берёт документы. И моя фамилия Элрик! И я не маленький!
- Сэр, небольшая формальность…
- Небольшая?!
- Ах да!
- Но это же пропуск на … – завопил дежурный.
А полковник уже тащил по коридору малинового Эдварда, который, скосив глаза, разглядывал надетую на пуговицу половинку квитка: «биоматериалы, 40 кг»
- Не вздумай срывать, без этого не выпустят.
Ловушка захлопнулась.
3.
Однажды он доигрался с огнём.
К этому уже давно шло. Полковник, с утра опять запирая Эда в шкаф, в очередной раз
процитировал статью Устава, касающуюся телесных наказаний.
- Подумай, Стальной, до чего тебя доведёт пренебрежение к дисциплине и самовольство.
Сейчас был уже поздний вечер. Большинство офицеров разошлось. Библиотека закрыта, Ал волнуется.
- Давай-давай, сволочь, - бормотал Эд, оставленный после отсидки корпеть над ненавистным отчётом. – Ещё поглядим, армия для меня, или я для армии.
Отчёт не шёл. Испытывая жестокий кризис жанра, вместо него, чтобы зря не терять время, Эд с высунутым языком старательно малевал эпическое полотно формата А4. Первым,
разумеется, вывел себя, почти не прибавив росту. Юный гений благосклонно принимал титул госалхимика. Полковник в форменной мини-юбке подавал ему на бархатной подушечке серебряные часы. Низко при этом кланяясь, к вящей радости задних рядов. А именно: Хавок ронял чинарик, Бреда совал в рот телефонную трубку вместо бутерброда, покрасневшая Хоукай хваталась за пистолет, а Фьюри застыл с рукой на ключе телеграфа, издающего бесконечное «бииип». Выходило очень даже похоже. Теперь нужен был двухцветный карандаш, чтобы раскрасить форму синим, а плащ, подушечку и щёки Хоукай – алым.
Элрик отложил ручку, прошествовал от дивана к полковничьему столу, выудил заветный карандаш из стакана, обернулся на звук и понял, что его накрыли.
В следующий момент он осознал себя перекинутым через валик дивана, лицом вниз, в рассыпавшиеся бумаги, с безжалостно содранными штанами. В одном ухе ощутимо звенело, а в другом громыхал полковник:
- За хроническое нарушение дисциплины! Ненадлежащее исполнение обязанностей!
- Эй, ты что, спятил? – взвизгнул, пытаясь вырваться Эд, чувствуя, как на его задницу равномерно опускается ремень. Его же собственный ремень! Тут уж сами собой посыпались выражения, усвоенные от тёти Пинако.
- И за несоблюдение субординации!!! Лежать!!! В соответствии с Уставом…
Эд всё-таки вывернулся и отскочил в угол кабинета.
- Тогда уж ещё и задокументировали бы, - сказал он хмуро, пытаясь привести себя в порядок. – И ремень отдай… те… пожалуйста…
- Только рыпнись - я все твои художества, начиная с человеческой трансмутации, так
задокументирую, что выговор в личном деле покажется личной благодарностью фюрера. Подойди сюда. Это приказ. Старшего по званию.
Эд подошёл. Осторожно, бочком. За десять минут полковник уже дважды его нехорошо удивил.
Серия быстрых и точных ударов заставила парня упасть на пол, хватая воздух ртом.
Повисла тяжёлая пауза. Что же дальше?
И тут произошло совсем уж неожиданное. Полковник опустился на колени, коснулся багровых полос, проходящих по спине и ниже – пальцами, потом губами, и прошептал:
- Стальной… Прости меня… Пожалуйста…
4.
На следующее утро Эд пришёл в штаб ровно в девять, с отчётом под мышкой.
- Что-то ты рановато сегодня, - ухмыльнулся Хавок, дружески приобнимая его за плечи. –
Наверно, снег пойдёт.
Парень шарахнулся, словно его кипятком ошпарили.
Всю дорогу он шёл, чувствуя себя голым в толпе, ему казалось, будто на нём большими буквами написано всё, что происходило вчера вот за этой за два года набившей оскомину дверью.
Никак не получалось совместить точно таких же, как вчера, боевых товарищей, совершенно будничного полковника, который, как ни в чём ни бывало, подписал только что командировочное задание, и нового себя. Словно приснилось, не оставив и следа.
Но ведь болит же. Болит.
И душа, и тело.
5.
Полковник был непредсказуем, как болотная тропа. Если одновременно ему вдруг прискучивали девушки, и на службе случалась неприятность, и звёзды, видимо, принимали определённое положение, не иначе, потому как случалось это не слишком часто, на него нападала блажь. И если Эду не везло застрять где-то в поле досягаемости, блажь перерастала в настоящее безумие.
Однажды Эд с полковником целый день таскались по магазинам, подбирая «платье для его сестры, у которой такой же размер, но мы хотели сделать ей сюрприз», и вечер завершился стриптизом в загородном доме полковника.
В другой раз Мустанг заявил – а было это в День Родины – что сегодня ни слова о работе.
Повёл братьев на праздничные гуляния, купил Эду шарик (Мне не два года! – Улетит – ответишь головой!), кормил мороженым (Эд отстоял фруктовое) и смотрел, как тот подхватывает языком тающие капельки так, что даже Ал заметил неладное.
Мог устроить настоящий кошмар в кабинете, потащить за собой якобы на задание, а на самом деле в бордель, и как-то бросил Эда всё в том же многострадальном платье связанным в лесу. Появившись через такое время, что Элрик уже не на шутку опасался – не диких зверей, разумеется, а что его обнаружит кто-нибудь посторонний.
Как чужая собака.
Никогда нельзя было угадать, потребует он сопротивления или покорности, прикажет звать Роем или полковником, закатит он оплеуху или станет ласково шептать:
- С ума схожу от тебя… Нельзя быть таким чертовски красивым и умным одновременно… Почему ты не можешь полюбить меня хоть капельку? Неужели я недостоин?
С полковником в нормальном состоянии можно было сражаться спина к спине – или собачиться из-за мелочей до потери пульса.
Но едва в глазах появлялся до боли знакомый странный блеск, всё, ему можно было только подыгрывать в этой странной пьесе, гадая о неожиданных поворотах сюжета.
Иногда получая бонусы в виде завтрака в постель или допуска к секретным сведениям.
Стараясь удержать себя от собственного безумия.
Все эти игры вызывали в душе Эда настоящую панику, мозги отказывались понимать и принимать происходящее, тело протестовало, ясно давая знать Мустангу: тебя лишь терпят.
6.
- Взгляни, Эд, что у нас есть. Красотка, правда?
Хавок сунул парню под нос яркий журнальчик. Бьющая в глаза нагота. Сплетённые тела.
- А… а ей не больно?
- С чего ты взял? Эд? Что с тобой? Куда ты так рванул?
- Я несовершеннолетний! – донеслось уже с противоположного конца коридора.
Вслед ему нёсся дружный гогот.
7
- Пффф…
- Больно? Я постараюсь аккуратнее.
- Хватит, и так заживёт.
- У тебя талант попадать в драки, - Хайдерих обработал последнюю ссадину на физиономии
Эда. – А нам завтра представлять проект. Там будут люди, которым надо понравиться.
- Прости-прости-прости.
- Синяки или пудра… Лучше так, наверное. Как-то более по-мужски.
- Но им тоже досталось.
- В конце концов, у тебя начнутся проблемы с полицией.
- Ну, эти хоть синяков не оставляют.
- ?
- Да. Ещё там.
- Когда ты всё успеваешь!
- Ещё спроси, как я до сих пор всё это терплю…
8.
Когда я впервые увидел тебя…
В купе царила весёлая суматоха.
- Не напирайте, не напирайте, я сейчас уберу чемодан…
- Осторожно, черти, гитара!
- Альфонс, двигайся! Смотрите-ка, Эдвард пришёл!
- Уже можно открывать, или для вина пока ещё рано?
- На скольких раздавать?
- Почему нельзя войти в поезд, пока он не тронулся?
- Неспортивно, - усмехнулся парень, последним протиснувшийся в битком набитое купе, и ногой задвинул под лавку маленький фанерный чемодан. Потом бесцеремонно положил руку на плечо Оберта, сидевшего рядом с Хайдерихом – Пересаживайся, здесь буду я.
Вежливого Альфонса аж передёрнуло.
Значит, вот он какой.
Молодые учёные разъезжались после конференции. Альфонс, Карл и Оберт возвращались в Мюнхен, кое с кем им было пока по дороге. Все набились в одно купе. И этот Эдвард, состоявший с Обертом в переписке, кажется, увязался за ними, хотя он, вроде бы, английский подданный. Поскольку Альфонс умудрился простыть и пару дней провалялся с температурой, Эдварда Элрика, произведшего настоящий фурор своими оригинальными идеями и эксцентричными выходками, он видел впервые. Или нет?
Лицо подозрительно знакомое.
А что? Обычное лицо.
Невысокий, худощавый, подвижный – нервический тип, всё перегорает. Светлые волосы собраны в хвост. Позёр. Осанка, выражение лица – этакий великодушный повелитель. Переиграй он хоть чуть-чуть, было бы комично, только вот в купе почему-то все смотрели на маленького Эдварда снизу вверх. Все, кроме Альфонса.
- Зачем? – спросил он, движением головы обрисовав некрасивую ситуацию с Обертом, поскольку руки были заняты картами.
- Чтобы поскорее съесть тебя, - снова ухмыльнулся Эдвард. – А ведь ты действительно вылитый Альфонс.
- Ходи уже!
Эд мельком глянул в карты, бросил пару на стол, и опять уставился на Альфонса, любуясь.
Глаза у него были жёлтые, как у кошки. У очень большой кошки. Нашедшей наконец достойную добычу.
- Выпей, Эд!
- У меня своей дури…
- Если он нас трезвых обдирает, как липку…
- Карл, почему гитара простаивает?
- Когда мы достигнем иных миров…
- Побереги это для своей девушки.
- …экспериментами профессора Жуковского. Если использовать в работе этот принцип…
- Где я вас мог видеть, Эдвард? – спросил заинтригованный Хайдерих.
В это время поезд въехал в тоннель, зажёгся бледный свет, и в тёмном стекле отразились две физиономии: слабое зеркало чуть сгладило черты, уравняло белобрысого Альфонса и золотистого Эдварда, сделало почти чёрными две пары глаз: голубые и жёлтые.
- Шайссе, - прошептал обычно не склонный к брани Альфонс.
- Вот и ответ, майн херц, - улыбнулся Эдвард. Не так, как раньше. Мягко, ласково, только ему одному.
Что бы сказал Хайдерих, узнав, что его новый знакомый имел в кармане билет на совсем другой поезд, а запрыгнул на подножку после того, как увидел знакомое лицо в уплывающем окне и в следующий миг понял, что это не его собственное отражение…
9.
Он не пьёт молока. Иногда за работой забывает обо всём. Но врач сказал мне хорошо питаться – и он обязательно проследит за этим. И чтобы я вовремя принял лекарство. И чтобы надел шарф, и калоши, а сам может бегать всю зиму в одном плаще, неделю не есть, сидя спать, где его сморило, ничуть не заботясь о своей жизни, словно он железный. Вероятно, ему необходим кто-то, в честь кого совершаются все эти бесконечные подвиги. Или кто-то, прикрывающий спину.
Он, Альфонс Хайдерих, оруженосец и прекрасная дама в одном лице.
- Вот твой чай. Выпил лекарство?
- Да.
- Поел?
- А ты сам поел?
- Вот напомнил… И тащиться теперь лень, и в животе заурчало… Ладно, раз всё в порядке, ты спи. Я пойду вниз, нужно добить статью, заодно и перехвачу что-нибудь. Спи.
- А сказку?
Не могу отпустить. Ещё минуту.
Когда я понял, что люблю его?
Тогда, в поезде, на миг решил, что это у него любовь с первого взгляда, и мне стало смешно, а теперь всё по-другому.
Люблю его. А он… я не знаю, как это назвать. Он заботится обо мне. Он кормит меня с ложечки, поправляет шарф, подтыкает одеяло. Может обнять. Погладить по волосам. Но ласка эта невинна, и он как будто не замечает, как у меня внутри всё переворачивается.
Сегодня.
Сегодня Эд был совершенно вымотан. Сидя на кровати Альфонса, он рассказывал одну из своих чудесных историй, речь становилась всё невнятнее, и наконец оборвалась тихим сопением. Откинувшись на спину, поперёк кровати, поперёк тела Хайдериха, Эд спал, одну руку откинув в сторону, а другую положив на живот. Тихонько, чтобы не разбудить, Альфонс уложил его по-человечески. Хотя предосторожность была излишней, обычно Эд спал как бревно. Хайдерих нежно отвёл волосы с лица и долго смотрел на разгладившиеся черты, чуть вздрагивающие пушистые рыжеватые ресницы, точёный профиль, идеально очерченный рот. Его любимый был прекрасен. Руки осторожно дотронулись до текущих пшеничных прядей. Едва провели по щекам. Слегка коснулись губ. Губы манили. Манили приоткрывшееся розовое ухо и плавный изгиб шеи, покрытый золотистым пухом.
Манила ямочка между ключиц. Сонный, дышащий, тёплый. Между бровей – маленькое чернильное пятнышко, там, где он привычно потирает раннюю вертикальную складку.
Мягкий. Тихий. Каким бывает только дома.
Только для меня. Для других всегда наготове едкое замечание или тяжёлая оплеуха, если те сами не подчиняются его гипнотическому обаянию. Мой.
Альфонс и сам не заметил, как приблизился слишком сильно и поцеловал спящего. В губы.
Сопение оборвалось. Эд судорожно вздохнул и раскрыл огромные, не до конца проснувшиеся, наполненные ужасом глаза.
- Пол… Ал? Альфонс? За что…
Он прикрыл лицо рукой.
Вся кровь бросилась в лицо Хайдериху, потом резко отхлынула, оставляя смертельную бледность.
Это не укрылось от Эда. Он потерял самообладание всего на минуту, кажется, успев, однако, наворотить за неё дел. Это не брат. Не настоящий Ал. Это страшно, но не так смертельно страшно, как если бы…
Истинный сын своего отца… Не думал, какие мысли бродят в голове плюшевого мишки, которому примеряют очередное клетчатое платьице?
Но другого Ала здесь нет. И не будет. И самое страшное, что его, возможно, нет и не будет там. Эд похолодел. Время стало вязким.
Каждая секунда растянулась до вечности.
Надо было решать.
Возможно, любое решение означало потерю.
Больше нельзя тянуть.
Никто не хватал его за руки. Не привязывал чёртовым аксельбантом. Он держал себя сам. Во рту никаких посторонних предметов. Можно сказать… Нужно…
Хайдерих смотрел, застыв, как Эдвард сжался в его судорожных объятиях – тех объятиях, которые до сих пор единственные могли успокоить его в пылу любой драки, отогнать вязкий ночной кошмар… Как его губы дрожат… нет… начинают движение… оглашают приговор.
- Альфонс, прости меня, пожалуйста. Я люблю тебя без… в общепринятом смысле этого слова. Я бы не хотел оскорбить твои чувства. И не могу тебя обманывать. Но… - последний вздох перед шагом в пропасть, - я готов для тебя на всё. Поверь, я знаю, о чём
говорю, и… если ты… я… потерплю… я всё сделаю… только не исчезай…
- …принять твою жертву? Я ведь тоже люблю тебя, и…
Эд, словно разогнавшийся поезд, который уже трудно было притормозить, как-то вдруг оказался сверху, накрыл губы Хайдериха своими и тот просто пропал.
Меня как будто не было. Времени не было. А потом я снова появился, и нежность уступила место страстному желанию обладать. Я был словно голодный зверь, и я насытился своей жертвой. А он и дразнил, и усмирял меня, но при этом оставался совершенно холоден в моих объятиях. Вот о чём он говорил. Вот на что он был способен – кажется, за пределом человеческих возможностей. Он определённо не в себе. И это его любовь – сумасшедшая. Мне стало страшно.
10.
В шесть утра подъём. Тренировка. Спарринг с Альфонсом? Куда уж там. Просто прогулка. Он и так дышит через раз. К девяти на службу. Вечером в университет. С вольнослушателей почти не берут денег, и это хорошо, потому что лекарства… И книги…
Неизлечим? Сейчас – может быть.
Я не имею права потерять то, что есть.
И я не теряю надежды вернуть утраченное..
Бонус: пейринг Энви/Врата будет в следующей серии.
Читайте правила и будте внимательней с тегами.
Администрация
Администрация