Круги своя. Часть 5

[society-optimist]

<Название: Круги своя
Автор: Shiwasu
Бета: schuhart_red
Фендом: Full Metal Alchemist
Дисклеймер: не принадлежат, не извлекаю
Пейринг: Эд|Ал|Рой|Эд|Рой|Ал|...
Рейтинг: NC-17 (общий)
Жанр: ангст, романс, ангст
Статус: закончен, в процессе бетинга
Предупреждение: моральная готовность номер один
Саммари: случай на драхмийской границе)))
Размещение: с разрешения - пожалуйста
От автора и Роя:
Автор: -Ну, вот и новая глава подоспела! Бааальшая! *сияет*
Рой(сухо): -Может быть, все-таки не стоит?
Автор: -Я давал слово офицера, полковник...
Рой(уныло): -А... слово офицера... да, в таком случае, ничего не поделаешь... Помнится, я из-за слова офицера тоже как-то бегал по площади голый и в перьях...
/b>

Круги своя. Часть 5

Круги своя. Часть 5


-Вы правда не хотите остаться? Там такой холод, может быть… Нет? - Ал как будто немного приуныл. - Жалко… Да, конечно, это важно. Тогда не буду задерживать. Давайте, я Вас провожу? Угу, - он энергично кивнул и обернулся через плечо. - Полковник, я провожу майора Армстронга и вернусь.
Рой скупо кивнул и отдал майору на прощанье честь. В сенях скрипнула дверь, с визгом закрылась. Рой подошел к столу, взглянуть на кипу книг, привезенных Элриком, переложил одну другую - м-м, с доступом в Центральную библиотеку репертуар сразу же разнообразился.
Через оконное стекло с крыльца слышались голоса - как всегда долго прощаются: густой прочувствованный бас майора и звонкий, улыбчивый голос Альфонса.
Полковник оставил книги и повернулся к заледеневшему окну, оперся о подоконник. Все в два слоя - снизу белым бело, а сверху сероватая пена. Небо, низкое, равнодушное, оцепенелое, уходило вдаль и все тянулось, тянулось, постепенно скругляясь к горизонту. Оно молчало и не имело ни к чему никакого отношения. Оно рано смеркалось, вечерело и неохотно, вяло и сонно начинало сереть по утрам, днем было такое же унылое, и только изредка вздрагивало, стряхивало с себя оцепенение на землю мелким беловатым снегом. Рою даже нравилось, когда приключались снежные бури, грохотал ураган, и дом заносило снегом по самые окна. Тогда приходилось действовать, разгребаться, как-то выживать. В остальное время делать было нечего, он был не нужен. Он постоянно мерз, пил много чая и постоянно хотел спать.
Он каждое утро подходил к этому окну и взирал на пейзаж с вялым удивлением - не менялось ничего, и Рою иногда казалось, что он живет внутри пыльного стеклянного шара, который кто-то только изредка лениво встряхивает. Пыль лежит снаружи, а он, внутри, ни черта не может сделать по этому поводу. Рой думал, что с удовольствием протер бы это небо, сгреб бы белесую муть в сторону, как пену на поверхности воды, чтобы открылась хоть дырочка ясного синего неба, чтоб хоть раз в неделю видеть солнце. Он пил свой к сожалению очень быстро остывающий чай и думал, что кажется, чего-то ждет. Думал, что же должно измениться, и каждый раз понимал, что не знает.
Полковник на два года выпал из жизни.
Снежный перевал на полпути к Драхмийской границе, сказочная избушка - и никого на километры вокруг. Он бывал тут один неделями. Личный рекорд - когда он не разговаривал ни с одной живой душой ровно двадцать четыре дня. Почти месяц. Нельзя сказать, чтобы ему именно хотелось с кем-то поговорить - нет, разговоров в его жизни всегда было более, чем достаточно, и сейчас полковнику было прекрасно наедине с собой, он привык к этому и начал получать удовольствие. Просто, наверное, в этом было что-то неправильное - когда двадцать четыре дня на километры вокруг совсем никого. Допустим хотя бы, что он тут мог внезапно от чего-нибудь умереть, и его бы нелепо нашли только через пару недель в крайне неприглядном виде.
А вообще, у Роя иногда складывалось такое ощущение, что из тюремной камеры выпустили его одного - Полковник Рой Мустанг так и остался лежать на соседней койке, повернувшись лицом к стене, и когда его пригласили на выход с вещами, только устало махнул рукой. Почти перестав разговаривать вслух, Рой поймал себя на том, что иногда начал мыслить метафорами.
Огромная треугольная фигура майора наконец спустилась с крыльца и пошагала по сугробам в сторону дороги, все дальше и дальше, раздвигая могучими плечами плавно густеющие сумерки. Завизжала дверь.
Ал вернулся в дом, скинул с плеч пальто, бросил на спинку кресла и боком уселся сам, перевесив ноги через подлокотник.
-О чем задумались?
Рой опять безразлично кинул взгляд на удаляющуюся в сизой дымке фигуру Армстронга и сонно ответил:
-О том, что уже пару лет не могу заставить себя думать быстрее, - он обернулся через плечо, твердый воротник-стойка уперся ему в щеку, ленивый темный глаз остановился на Але. Почему-то весь сегодняшний день полковник выглядел так, словно только что проснулся. Даже на макушке у него торчала черная примятая прядка. - Хвастайся, - вяло предложил он.
Альфонс просто подцепил серебряную цепочку и вытянул из кармана новенькие, полированно блеснувшие серебряные часы. Они сразу же облились оранжевыми бликами от огня в камине, отразили остатки тусклого света из окна, чуть покачиваясь. Ал смотрел на них с любовью.
-Такие же, - ласково проговорил он.
-Поздравляю, - коротко отозвался Рой. - Но спрашивать, как ты это сделал, мне, честно говоря, не интересно.
Альфонс, будто не слыша его слов, аккуратно свернул цепочку и осторожно посадил часы в карман, словно маленькое живое существо, словно оно теперь будет сидеть там и тихонько греть его ногу через ткань.
-Пойду нагрею воды, - сообщил он, поднялся и ушел. Мустанг, так же не моргая, глядел в медленно сереющую, неподвижную снежную степь. Как аквариум, честное слово. Даже дышать тяжело.
Когда он сказал, что слушать про то, как Альфонс стал госалхимиком, ему неинтересно - Рой немного слукавил. На самом деле, это было достаточно любопытно, но спрашивать он бы все равно не стал. Спрашивать было не о чем. А во-вторых, Рой не очень любил, кода его уверенные прогнозы не сбывались.
Звякнуло ведро, скрипнула дверь, по коридору прошли шаги туда, потом обратно, дверь закрылась. Рой прикинул, не пойти ли к нему - там пар, горячая вода, но потом понял, что от одних мыслей о ласковом, умелом минете, да еще в тепле, у него начинают сладко слипаться глаза, и признал, что скорее всего просто уснет прямо там, до завтра. Полковник вздохнул, зевнул и пошел поставить себе чаю. Это еще была осень, не самые холода. Зябко потирая ледяные руки, он с тоской подумал о том, что будет месяца через два.
Альфонса, живого Альфонса, он знал полтора года.
Первый раз он его увидел, когда майор наконец-то организовал предлог и взял его в командировку с собой. Увидев его первый раз, Рой сразу сказал, что дорога в армию ему заказана. Не нужно было быть доктором, чтобы сказать, что у мальчишки сломана психика.
Слушая майора и незаметно глядя на сидящего рядом маленького Элрика, Рой отрешенно думал, что в принципе, это еще не самый плохой вариант после столького, даже, скажем так, достаточно редкий случай. На войне он видел, как люди ломались гораздо быстрей и легче, многие - словно грифели для автоматического карандаша, хруп! Альфонс оказался еще достаточно прочным и совсем неплохо держал удар.
Слушая майора и искоса глядя на мальчишку, Рой почему-то отвлеченно, но ужасно отчетливо вспомнил случай, когда Хьюз купил дочке нового хомячка на замену предыдущему, издохшему непонятно от чего. Будь Элисия постарше, она, конечно, обнаружила бы подмену, но она еще находилась в том возрасте, когда хомячки живут вечно, просто иногда худея, или меняя количество пятнышек на спине, или на время переставая отзываться на кличку, когда все хомячки одинаковы. Глядя на тот же нос, скулы, той же длины ресницы, Рой думал, вышел ли он из того возраста, когда все хомячки одинаковы. Подумаешь, ресницы черные до самых кончиков и растут прямо, а не веером наискосок. Глядя на точно такой же формы руки, лежащие на столе, Рой думал, сколько же мусора у него накопилось в голове.
Когда пацан в пятнадцатый раз вскочил из-за стола, извинился и бросился в сени, Рой положил подбородок на сложенные руки, послушал, как пропела входная дверь, в пятнадцатый раз почуял потянувший по ногам сквозняк и спокойно сказал майору, что алхимия алхимией, а ни одного психологического теста Элрик не пройдет. Его полуадекватное состояние угадывалось по всему: лихорадочно блестящие, бегающие, словно чего-то ищущие глаза, тревожный, напряженно ощупывающий предметы взгляд. Он постоянно прислушивался, его руки теребили что-то, он был весь сжат, словно каждую минуту готовый вскочить. Четыре года, проведенные вне тела, тоже давали знать о себе: его то и дело одолевали какие-то запахи и ощущения. Рой видел, как небольшая, такая до боли знакомая по форме рука гладит ладонью отполированную прикосновениями, чуть волнистую поверхность деревянного стола, монотонно так, все гладит и гладит, вбирая ощущение чуть уловимых шершавостей, трется косточками по одному месту туда-сюда и не может остановиться. Рой подозревал, что такие вещи у него до конца не пройдут уже никогда.
Когда он попросил его рассказать, что случилось со Стальным, Альфонс спокойно и серьезно начал говорить, почти совсем как раньше, а потом внезапно вдруг споткнулся на полуслове и засмеялся. Рой уже успел улыбнуться в ответ, когда до него дошло, что на мальчишку накатила истерика. Он начал задыхаться, потекли слезы, его заколотило, видно было, что его захлестнула внезапная паника и он ничего не может с этим сделать и практически перестал соображать.
Похоже, майор такое уже видел, потому что он сразу же подхватил его и сильно прижал к своей могучей груди, крепко стискивая ручищами, не давая ему дернуть ни локтем, ни коленом, словно задавливая дрожь внутри его тела, успокаивая силой и лаской. Рой, нахмурясь, смотрел, как Армстронг укачивает мальчишку, словно совсем маленького ребенка, и думал, чего чувствует больше - раздражения на этот цирк или жалости.
-И часто такое? - наконец сухо спросил он.
-Увы, - ответил майор, легонько поглаживая широченной ладонью по маленькой макушке. Ал уже не выл, но все еще всхлипывал, крупно подрагивая, - Когда речь заходит о… хм, - он гулко хмыкнул в пышные усы, и Рой поднял руку в знак того, что понял, - такое, к сожалению, еще случается. Думаю, сегодня лучше не спрашивать у него ни о чем…
Чуть позже, уже наедине, Армстронг рассказал, что у мальчишки это началось снова после того, как две недели назад умерла их с Эдвардом учитель, Идзуми Кертис. Ее смерть, очередная травма, как будто запустила весь механизм по-новой.
Буквально перед их отъездом сюда это случилось прямо в штабе. Преемник Мустанга, тоже молодой, назначенный новым правительством полковник, обживал новый кабинет, смакуя каждую деталь: в кабинете поменяли стол, ковры, обои, вынесли кушетку и книжный шкаф, а возле входа с двух сторон полковник для пущей серьезности поставили старинные рыцарские доспехи. Майор рассказывал, что Альфонс пулей вылетел из кабинета прямо на его глазах, весь белый, зажимая рот рукой и ничего перед собой не видя. Он только успел подхватить его и донести до ближайшего туалета - мальчишку физически тошнило от ужаса. Потом он, весь истерически дрожа, забился в угол и орал, чтобы к нему не подходили, что он не пойдет назад в эту пустую железяку ни за что в жизни и пусть они лучше пристрелят его на месте. Он уже выхватил из кармана ручку, сломал ее и начал чернилами рисовать на кафеле рядом с собой круг преобразования, видимо намереваясь превратить туалет в закрытый саркофаг, но не растерявшийся майор все-таки вытащил его из угла. Пацан бился, как бешеный зверек, и орал дурниной, пока его наконец не скрутили в бараний рог, и лейтенант не вколола ему два кубика успокоительного. Только тогда он наконец обмяк, тихо расплакался и стал жалобно звать: "Братик… братик…". Если бы понаблюдать это пригласили штабного врача, любая дорога в государственные алхимики ему была бы отрезана сразу, потому что как ни закрывай начальство глаза на "маленькие странности" ученых, благодаря чему в армию попадали такие типы, как тот же Кимбли, это был уже перебор.
В тот первый вечер Рой провожал майора с очень смешанным чувством. С одной стороны у него было впереди три дня с Элриком, пока майор не уладит свои дела на границе, с Элриком, чего уж там греха таить, похожим, как наваждение. С другой стороны, три дня с таким Элриком - красивая Мустангова улыбка несколько кривилась и теряла в ширине.
И все равно он распрощался с Армстронгом как можно быстрее.
Это было похоже на Новый год. На новый велосипед. Чуть ли не на вкус мороженого, которое он ел в детстве.
Младший брат Стального.
Вялость, которая жила внутри полковника уже пару недель, просыпаясь и ложась спать вместе с ним, как рукой сняло. Он не знал, что с Альфонсом делать, потому что несмотря на тот же голос, с образом здоровенных, громоздких, очень вежливых доспехов он у него не ассоциировался. Ассоциировался с чем-то мелким, крикливым, вредным…
До Мустанга впервые в жизни дошло, что они действительно браться. Раньше ему как-то и в голову не приходило, что они должны быть похожи, и что Альфонс на самом деле выглядит приблизительно так же, как брат.
Полковник поймал себя на том, что смотрит на него со снисходительной улыбкой. Снисхождение он как всегда большей частью отправлял самому себе - честное слово, он радовался и изумлялся каждому Альфонсову движению, как новой звездочке на погоны. Для него открытием становилось все, что он замечал и узнавал - та же манера подпирать голову рукой, тот же профиль, те же самые руки, точь-в-точь, только Альфонс был покрепче и шире в кости. Он был полковнику до плеча, и даже чуточку выше, и это было дико, потому что в голову ему пришла сентиментальная мысль, что Стальной должен тоже так вырасти.
Кажется, все это время полковник без кое-кого скучал. Смешно. Глупо. Да, скучал.
Без цели. Без какого-то определенного желания. Без малейшего понятия, зачем ему это. Просто скучал Иногда. Вечерами. Глупо и сентиментально.
Всю сентиментальность сняло ночью.
Рой уже засыпал со своей глупой улыбкой, когда услышал, как в темноте открывается дверь и к его кровати шлепают босые ноги. Пружинный матрас скрипнул. Рой почему-то сразу подумал: "Так…" и молча включил ночник.
Альфонс сидел у него на кровати, сжав коленями сложенные руки и ссутулившись - привычка пытаться занимать как можно меньше места еще никуда не исчезла, хотя он уже находился в своем настоящем, маленьком и живом теле. Сам он этого, казалось, не замечал. Пижама, сверху кофта - в доме по ночам был холод, - бледный, тихий и непонятный.
-В чем дело? - спокойно поинтересовался Рой.
-Полковник, - сосредоточенно отозвался Альфонс, все так же пристально глядя в пол перед собой, - расскажите мне о нем.
-Не понял? - еще спокойней спросил Рой.
-Расскажите, - так же лунатично повторил Элрик, - расскажите мне о нем. Расскажите мне о том, какие у него губы, как он пахнет. Какой он теплый, когда его обнимаешь, как он целуется. Расскажите.
Рой прошел войну. Рой сидел в тюрьме. Рой видел всякое. Но Рой опешил. И опешил второй раз, когда темно-медовая голова до боли знакомым движением повернулась, и до боли незнакомые серые глаза уставились на него. Ал четко, почти зло сказал, глядя ему в зрачок:
-Нет. Я не сплю.
Мустанг взял себя в руки. Правда, перед этим сглотнул, как школьник.
-Альфонс, тебе не спится? Я не нахожу это удачной темой для беседы в такой час.
Альфонс так же молча, в упор глядел на него. Дождался, пока он договорит, и тем же тоном терпеливо повторил:
-Расскажите. Вы же помните.
Рой уселся на кровати, подтягивая к себе длинные ноги вместе с одеялом, сложил руки на коленях и тоже принялся смотреть на него. Он уже понял, что одной вежливостью тут дело не обойдется.
-А если не расскажу, - наконец сказал он, - ты опять устроишь истерику?
Плечо Ала совершило какое-то короткое, отдельное от всего тела движение. Глаза оставались пустыми.
-Наверное, - без выражения ответил он. - Расскажите. Просто расскажите.
В этот момент Рою стало интересно. Он понял, что хочет знать, что у него в голове. Он хотел про многое сам его спросить, но чувствовал, что стоит на очень зыбкой почве.
-Про что тебе рассказать?
-Про его губы.
Опасно. Рой с интересом разглядывал его, словно прикидывая, с какой стороны зайти. Это была игра. Стратегия. Нужно было просчитывать на несколько шагов вперед. Он спросил:
-Зачем?
-Я хочу вспомнить, какие они. Я все забываю. Иногда мне кажется, что его совсем нет. И не было. Мне кажется, что я не помню.
Забывает… Полковника как что-то подтолкнуло:
-Он целовал тебя?
Тут же, спокойно:
-Да.
-То есть… - Рой помедлил, подбирая слова и уже чувствуя, как по груди разбегаются мурашки, - целовал…
-Да.
Приехали. Лейтенант Хавок, помнится, говорил "о, как". Пожалуй, тут оно и в самом деле было бы уместно. "Так…" - снова подумал полковник.
-Он целовал меня, - взгляд Альфонса снова невидяще переместился в пол, рука оторвалась от коленки, и пальцы медленно, как во сне, тронули нижнюю губу, - в губы… - палец провел по подбородку на шею. - И вот сюда… у меня были синяки. Мне было горячо, когда он целовал… мне было очень хорошо с ним…
Полковник представил засосы на гладкой, такой смутно знакомой шее, и его бросило в жар. Представил, как влажные, бруснично-красные губы Эда, целуют, облизывают и посасывают золотистую кожу, такую же, как у него самого, как он целует такие же нежные, маленькие губы младшего брата, и теплая волна толкнулась в пах, как будто пеной омывая раскаленный песок.
-Расскажите, - повторил Ал, так же держа пальцы у рта и глядя в никуда, - расскажите, как он целуется… Какой он на вкус, - он уже говорил, ни к кому не обращаясь, - Как он пахнет..
Он не слышал, как полковник придвинулся, даже не сразу почувствовал теплое дыхание на своей щеке, руку, взявшую его за подбородок и легонько повернувшую лицо вверх навстречу горячим, шершавым, незнакомым губам. Полковнику было интересно до смерти.
Да, даже прикосновение было похожим - тоже мягкие, упругие, может быть даже еще более припухлые губы. Рой осторожно потянулся попробовать его языком и не встретил сопротивления, скользнул глубже и назад, медленно захватил нижнюю губу своими губами, сам внезапно замирая от того, что делает. Все в точности так же, те же движения, втянуть губку в рот и… черт! Боль была короткой и пронзительной - только что такой расслабленный и податливый, пацан вдруг резко куснул его в верхнюю губу, Рой отпрянул. Весь вкус во рту сразу растворился в соленом.
Ал смотрел на него снизу без всякого удивления, его глаза в тусклом свете ночника казались темными и ненормально спокойными, как два торфяных озерца. Кажется, он и сам не понял, зачем это сделал.
Было больно. Черный, блестящий, как у огромной птицы глаз Роя зло прищурился, а потом он даже не стал ничего думать: схватил его за руки, чтоб не успел дернуться, и сильно, хищно подавшись вперед, укусил его за нижнюю губу так, что кажется, даже сам услышал, как треснула под его зубами нежная кожица. Ал рванулся от боли назад, коротко ахнув, ошеломленно уставился на полковника огромными глазами. Рой не видел в них ни капли страха. Был шок, какое-то понимание, узнавание и оцепенение, но не от боли, а от чего-то другого.
Укус был такой силы, что отметины от зубов остались даже с внешней стороны, под губой. Кровь наполняла их и вытекала вниз, точно по центру подбородка, уже собираясь в маленькую черную капельку. Зрачки у Альфонса были расширены до предела. Не отрывая глаз от полковника, он медленно облизал кровь прямо с ранок, по живому, наверное, это было больно, а потом его руки потянулись к груди и расстегнули на кофте первую пуговицу. Вздохнул от своего собственного прикосновения, ресницы опустились, темные и пушистые, как перышки.
У Эдварда было то же самое лицо, когда он спал. На кушетке. Накрытый его шинелью.
Еще вздох, уже судорожней. Он расстегивал на себе пуговицы одну за другой, и чем больше распахивалась вязаная кофта, показывая светлую ткань пижамы, тем отчетливей Рой начинал понимать, что именно у него в голове. Поэтому нижнюю пуговицу, последнюю, прямо под его руками, расстегнул ему сам. Потом взял за ворот и потянул одежку вниз с плеч. Альфонс вздохнул приоткрытыми губами, и новый, болезненно острый импульс заставил все сжаться у Роя в животе - мальчишка закрыл глаза, и Рой отчетливо знал, кого он сейчас себе представил.
Он еле успел подхватить пальцем чуть не сорвавшуюся с подбородка на грудь рубашки капельку крови, и уже не убирая руки, подтянул его всего поближе к себе. Пахнет по-другому. Ощущается рядом похоже, но по-другому. Волосы наощупь - такие же, один в один. Маленькое, упругое ушко, мягкая мочка, шея теплая, нежная, но крепкая, уже нет той хрупкости, когда на ней можно было сомкнуть пальцы одной руки. Вырос. Тот же пух на щеке, чувствуется самым кончиком языка, гладкая горбинка курносого носа, теплые губы…
Полковник приблизился, но не успел даже коснуться - тепло увильнуло, по носу мазнули прохладные гладкие волосы. Альфонс отвернулся, открыв шею. Глаза у него все так же были зажмурены, распахнулись только на секунду, бессмысленно, на испуганном сладком вдохе, когда полковник широко захватил губами его шею, зубы больно и опасно царапнули по колотящейся жилке. Только в этот момент Ал почувствовал, как у него ухает сердце. Его руки лихорадочно расстегивали рубашку, он раздевал себя, и по его коже пробегала дрожь от собственных прикосновений. Вдруг плечи сдавило, и комната резко опрокинулась назад, под голову и в спину Алу мягко врезалась подушка. Вырвалось наконец: "Братик…". В этот момент Ал понял, что ляжет под него. Неважно, под кого. Или кто-то с ним это сделает, или он сойдет с ума…
Когда он услышал его выдох, у Роя потемнело в глазах, как от сильного удара по затылку, вся кровь бросилась в голову. Ни слова не говоря, он схватил его за шкирку, как щенка, и перевернул на живот, и только рука легла ему на горячую спину, пацан со стоном выгнулся, приподнимая задницу, рубашка скатилась к лопаткам, заголяя поясницу. Те же ямочки, прямо над резинкой пижамных штанов. Это было уже совсем…
Рой ни за что не подумал бы тогда, сидя у себя в кабинете, с ним на коленках, что ему правда захочется это сделать. Захотелось. Захотелось до боли в сжатых зубах, захотелось так, что впору кончить только глядя, как сильно хочет он. Его обе руки взялись за резинку штанов, стянули их вниз и бросили, сразу же возвращаясь, ложась на горячую, гладкую задницу, провели выше, к спине. Ал снова простонал, подаваясь к его рукам, выгибаясь еще сильнее. Сжимая упругую плоть в ладонях, полковник склонился и наконец облизал вожделенную ямочку на пояснице - да, она, гладкое, едва ощутимое углубление, соленая, пряная, обласканная солнцем кожа. Он лизал ему спину короткими жадными движениями, оглаживая и сжимая зад, проводил языком по выступающим мышцам, широко, до самых лопаток, ощущая, как они ходят от тяжелого дыхания, ощущая вкус его пота, склоняясь вперед и прижимаясь к нему стоящим членом через грубую льняную ткань собственных брюк. Ал только шептал хриплое: "да… да…" и подавался ему навстречу, откидывая голову, а потом дотянулся до его ладони.
Полковник сразу понял, куда тянут его руку, и чуть не обезумел, сердце заколотилось, как бешеное, едва не закладывая уши - Ал тянул его к себе, хотел, чтобы он потрогал его там, где было горячее всего, и когда пальцы полковника, смоченные слюной, наконец медленно провели ему снизу вверх между ягодиц, он громко и совсем отчаянно застонал в подушку. Ему хотелось, чтобы его трогали, ощущал и сходил с ума от каждого, даже самого короткого прикосновения. Еще раз облизывая палец, полковник понял, что он будет кричать.
Средний палец вошел в него легко, но мышцы тут же плотно сжались, обхватили, делая горячо и туго, почти слишком. Ал наконец закинул голову и стоны перелились в эти самые крики.
-Тише, тише, - прошептал Рой, - Сейчас…
А про себя подумал: " В конце концов, у тебя есть старший брат. Пусть он и следит за тобой…"
-Еще, братик… еще… да… еще…
Кажется, боли он вообще не чувствовал… Нет, не мог не чувствовать… До Роя наконец дошло. Он вытянул руку, облизал губы, а потом размахнулся, звонко приложился к его заду ладонью, и тут же ввел сразу два пальца внутрь. Шлепок получился хлесткий, на коже сразу зацвела алая отметина. Ал взвыл и весь содрогнулся, как от удара током.
-Господи, - пробормотал Рой, не веря собственным глазам, - да тебе нравится…
Он сам уже почти не соображал, глядя на его движущуюся, облитую светом ночника золотистую спину. Стальной… Эдвард…
-Братик… я хочу тебя в себе… ужасно хочу тебя… глубже… братик…
Пальцы туго преодолевали сопротивление, растягивая его потихоньку, но он сам подавался назад, насаживая себя на них глубже и резче, обессиленно уткнувшись лбом в подушку. Рою хотелось чертыхаться, но он понимал, что с одной слюной в качестве смазки ничего не выйдет. И все равно не мог оторваться, перестать трахать его пальцами, другой рукой поддерживая под живот и целуя, облизывая шелковую, горячую спину, кусая, посасывая, наслаждаясь его вкусом, ставя на нем отметины. Наконец он понял, что не может больше, и буквально бросил его, швырнул обратно в постель, сорвался с места.
-Жди.
Что? Масло? Мазь? Какой-нибудь жир? Он бросился в кухню, обшаривая шкафы, полки, роняя и сшибая что-то. Да быстрее же, черт! Где? Он сам не знал, что ищет, что угодно, только быстрей. Ни масла, ничего, дьявол его побери! Он уже бросился вон из кухни, чтобы искать еще где-то, как его осенило. Прозрачная, сладко пахнущая, жирная мазь, когда натираешь ею обмороженные места, покрасневшая кожа начинает глянцевито блестеть. Оно! Он рванулся к аптечке, вытряхнул бинты, какие-то пузырьки - наконец-то! Спотыкаясь, бросился по коридору обратно.
И замер на пороге своей спальни. В постели никого не было.
"Так…" - очень спокойно подумал полковник и подошел. Шерстяная кофта так и осталась лежать на полу, скомканные простыни, кровавые следы на подушке, где он терся подбородком. Натянул штаны и свалил. Не дрогнув ни мускулом на лице, Рой вынул из кармана лежащего на стуле мундира ключи и вышел.
Он вернулся буквально через минуту, держа не пригодившуюся связку в руке. Хлопок, и пацан просто спаял замок на двери своей комнаты со стеной, так что даже замочной скважины не осталось. Он положил ключи на столик возле кровати, спокойно снял со спинки стула висящую там кобуру и вышел снова, держа в руке пистолет.
-Если ты стоишь там, то лучше отойди, - сухо посоветовал он, передернул затвор, а потом вытянул руку и в пять выстрелов снес замок ко всем чертям.
Младший Элрик сидел на кровати в углу, поджав ноги, прямо в светлом прямоугольнике открывшейся двери. Глаза у него были все такие же ненормально огромные, короткие волосы стояли торчком. Рой оставил пистолет лежать на полке у двери и двинулся к нему.
-Это было нехорошо, - глумливо заметил он на ходу, - бросать начатое. Я весь горю.
Он схватил его за ногу, которой мальчишка так же молча попытался его пнуть, и что есть сил рванул на себя, выдергивая из-под него его же задницу. Элрик потерял точку опоры, грохнул затылком о спинку кровати, а потом тут же оказался уже на подушке, на спине. Рой в мгновение ока оседлал маленькое, упрямо извивающееся тело - вот это ему нравилось. Если бы он еще орал и крыл его ругательствами, и если бы его глаза не смотрели так затравленно и ненормально, был бы полный эффект присутствия.
-Продолжим? – Рой с саркастической улыбкой отметил, что он даже все пуговицы на пижаме успел застегнуть. Полковнику непонятно было, зачем он вырывался – пацан весь вздрагивал у него под руками, торчащий, каменно-твердый член упирался Рою в бедро. Он наклонился к его лицу, Ал опять нервно дернулся, пряча губы, и тут же получил очень злой и ошеломительно сладкий укус в шею, от которого его затрясло мелкой дрожью, он был уже на пределе. – Ты же хочешь… Сильно хочешь, да?
Рой расстегивал пуговицы обратно уже без лишнего трепета, быстро и по-деловому, стремясь вернуть завоеванную территорию. Прикусил соленую ключицу, кожу на дрожащей груди, нежный сосок, потом будто вспомнил о том, что у него есть губы, и потер его шершавым языком.
-Еще, господи, еще… - Ал уже снова начал выгибаться, хриплое дыхание часто срывалось с губ, он почти всхлипывал. Роева рука успела проскользнуть под его приподнявшуюся спину и уже спускалась сзади под резинку штанов, сжимая горячий, желанный зад, как вдруг в левый бок, прямо там, где кончались ребра, врезалась короткая тупая боль, пробивая до самого плеча.
-Засранец, - без голоса выдохнул полковник. Места для замаха у Ала почти не было – прицельный, точный и сильный удар с очень короткой дистанции, как рывок. Хорошо бил. – Ах ты, маленькая… сволочь, - выговорил Рой в два приема, с трудом распрямляясь, бок весь скрутило спазмом боли.
Ал не успел и дернуться, когда одна большая рука схватила сразу оба его запястья, притиснув их друг к другу, крепко, как железные клещи. Полковник с секунду помедлил, чтоб он понял, что сейчас произойдет, а потом отвел руку назад на всю ширину плеча, размахнулся и открытой ладонью отвесил ему по лицу такую оплеуху, что в комнате на несколько секунд повис звон.
Удар снес голову Ала с подушки, еще чуть-чуть, и он врезался бы в нее лбом – бей полковник не ладонью, а кулаком, он бы просто проломил ему голову. Их легких вышибло воздух, в ухе как будто разорвалась барабанная перепонка – Ал несколько секунд ничего не видел сквозь звон в голове, щеку как прижгло раскаленной пластиной железа, левое ухо от хлопка совсем оглохло, точно рядом с ним на подушке взорвалась мина. Это было ошеломительно…
Ал лежал, отрывисто, тяжело дыша открытым ртом, глядя сквозь стену бессмысленными, прикрытыми тяжелыми ресницами глазами. На его лице наливался багровый отпечаток Роевой ладони – четкий, как нарисованный, на всю щеку, от подбородка до виска. Влажная грудь часто, истерически ходила ходуном, в уголке рта собралась капелька еще чуть розовой слюны, а ниже, Рой опустил глаза, на пижамных брюках у него расплывалось темное, мокрое пятно чего-то теплого. От пощечины он кончил.
-Да ты совсем больной, - тихо вырвалось у Роя. Он подтянул его за безвольные стиснутые руки обратно на подушку и отпустил. Пацан весь обмяк, но все равно, уже ничего не соображая, крупно вздрагивал, когда полковник раскрыл на нем рубашку пошире и снова стал слизывать капельки пота с шеи, посасывать соски, целовать его живот, ныряя в пупок языком. Губы у него были соленые, от крови и бисеринок пота над верхней губой, расслабленные, словно все нервы отупели, и… Черт! Опять, практически в то же место, в верхнюю губу. От второй пощечины голова Ала мотнулась в другую сторону, правда, уже не так сильно, как в первый раз, с этой стороны как следует размахнуться полковнику не дала стена.
Рубашка чуть хрустнула, когда его приподняли за грудки, все кувырнулось, и Алово горящее лицо уткнулось в подушку, влажные, уже холодящие кожу мокрым штаны съехали по бедрам вниз, снова открывая его зад сильным твердым рукам. Снова почувствовав горячее, влажное прикосновение, а потом сладкую, растапливающую все нервы, растягивающую все внутри боль, когда пальцы вошли в него, Ал снова застонал.
«-Терпи, Ал, еще чуть-чуть…
-Я не могу уже.
-Терпи.
-Ну, я правда, совсем уже не могу…»
-Пожалуйста, - прошептал он, - я правда больше не могу… сделай… братик… больно… сильнее, братик…
И рвать его не хотелось, и сил терпеть, трахать его пальцами и самому тереться членом о блестящую от смазки и красную от шлепков задницу уже не было.
«Терпеть не могу, когда Вы меня слюнявите. И тянете меня за волосы…»
М-м, наконец-то…
«И наклонности у Вас те еще, между прочим!»
-Стальной… Господи, какой же ты…
Снизу послышался тихий стон, похожий на плач, и задыхающееся, умоляющее: «Быстрее…».
Весь его, целиком.
Он схватил его за волосы на затылке и натянул на себя так глубоко, как только мог. Целиком в нем, в маленькой, горячей, тесной заднице. Это было последнее, что Рой подумал, прежде чем окончательно распрощаться со здравым смыслом. Он наконец-то плавно двинулся назад, а потом снова вперед, насаживая его на себя до упора. Громкий длинный стон. Господи… Он наконец-то имеет его, наконец-то трахает его, глубоко, на всю длину, а он с каждым толчком все сильнее стонет, потому что ему хорошо. Волны жара и удовольствия все накатывали и накатывали, сжимая виски, натягивая в теле каждую жилочку до боли, заставляя ныть лихорадочно, на последнем пределе молотящееся сердце. Рой схватил его за шею сзади – да, та же шея, длинные золотые волосы струятся вниз, они ложились полковнику на колени или на живот, когда Эд склонялся над ним за его столом, или тогда, в туалете, стоя на коленях на кафельном полу. Рой приподнял его с подушки, ставя на локти, толкнулся сильнее, обхватывая под грудь, почти ложась ему на спину сверху, и тот весь прогнулся под ним, сладко, бесстыже. Рой двигался все быстрее, с каждым разом сильней притягивая его к себе, кусая за плечи, заставляя подмахивать, ему хотелось еще глубже. Плевать, больно ему или нет – наконец-то он его, весь его, целиком принадлежит ему, движется вместе с ним. Как же у него давно его не было… Эд…
…нахмуренные брови, влажная дорожка слюны на щеке и глаза, сердитые, теплые, как растопленный мед, и пьяные от поцелуев…
Кончая во второй раз, сквозь дымку острой боли, Ал только услышал сиплое:
-Эд… Эдвард…
«Братик» - нежно прошептал он, уже проваливаясь куда-то в черноту и чувствуя, как по пояснице ему размазывают пальцами что-то теплое…

-Элрик, подъем, - раздался над самым ухом низкий, бархатный голос. – Подъем, просыпайся, - Ал не мог разлепить глаза и уже решил было притвориться, что не понимает смысла слов. С того самого раза ему потом всегда не хотелось просыпаться, хотелось просто чтоб этот голос звучал ему в ухо, вкрадчивый, густой и глубокий, с почти физически ласкающими теплыми обертонами. – Вставай, или я откручу тебе голову.
Полковник стоял у его кровати, наклонившись. Застегнутый на все пуговицы, причесанный, так чтобы отросшая черная челка как всегда прикрывала повязку на глазу.
-Просыпайся, уже два часа дня, - сказал он, спокойно глядя. Ал только увидел, что его верхняя губа чуть покраснела и припухла с одного края, приподнял голову – и это маленькое движение обрушило на него сразу всю боль, как груду картонных коробок, стоявшую на самом краешке его сознания. У него болело лицо, затылок, зад и синяки по всему телу.
-Доброе утро, - автоматически промямлил он. Полковник саркастически хмыкнул, откинул одеяло и бесцеремонно, хотя и достаточно осторожно вытащил его из постели, поставил на ноги. Ал покривился от боли – еще теплый со сна, припухший, помятый, чувствующий, как рубашка присохла ко вчерашним теплым разводам на пояснице. Рука приподняла его за подбородок, и солнце ударило Алу в глаза. Он зажмурился и вяло подумал: «Пускай делает, что хочет». Это была не та рука, не тот запах, не тот голос. Не тот человек.
Полковник хмыкнул еще раз: на лице Элрика его пятерня пропечаталась очень солидно – сначала ярко-бордовая, сегодня она припухла и вся налилась синевой.
-Полковник, - вдруг отчетливо позвал Альфонс, не открывая глаз, - простите меня, пожалуйста, за вчерашнее.
-Не стоит, - отозвался тот, осматривая ему ранку на губе. – Извиниться следует мне.
-Ну что Вы, - так же ровно сказал Ал. – Мне кажется, то, что я вчера…
-Открой глаза, - внезапно сухо приказал полковник. И когда серые, опушенные длинными темными ресницами глаза открылись, сказал. – Я не верю ни единому слову. Ни один из нас не раскаивается, поэтому прекратим это. Мне не нужно постоянно улыбаться.
По взгляду он увидел, что Ал понял, что такое «не нужно постоянно улыбаться». Он смотрел ему в лицо, первый раз прямо, с интересом, действительно его видя. И полковник тоже с изумлением понял, что как будто увидел его впервые. Будто он в первый раз поднял на него глаза, другие глаза, свои, серые, и представился: «Ал Элрик». Ресницы несколько раз порхнули, когда взгляд двигался по Роеву лицу, а потом Альфонс неожиданно сказал:
-Полковник… Вы красивый.
-Позволю себе заметить, - фыркнул Мустанг, впрочем, изрядно озадаченный, - ты впервые увидел меня пять лет назад. Причем тогда еще с двумя глазами.
-Нет, - Ал действительно его понял и не стал смущенно улыбаться, краснеть и говорить «действительно, как глупо», он продолжил, - Я видел Вас давно, а теперь стою рядом с Вами и чувствую Вас. Теперь Вы для меня не только образ и движение, но еще запах, прикосновение, тепло, когда я чувствую дыхание, для меня у Вас даже голос звучит по-другому. Я понял, что Вы очень красивый…
-Альфонс, оставим это дамам, ладно? – у полковника чуть изогнулась бровь, но взгляд потеплел. – Если об этом зашла речь, то это я тебя вчера впервые увидел, можно сказать, мы познакомились вчера, а нас даже толком не представили… Я нагрел для тебя воду и оставил кое-что на столе. Помойся, поешь и посмотри. Мне нужно разобраться с кое-какой бумажной работой.
-Полковник, - опять позвал Ал уже в широкую прямую спину, обтянутую синим мундиром. Рой обернулся. – Приятно познакомиться… Альфонс Элрик.
Рой молча, с некоторым оторопением посмотрел на него. Потом только медленно кивнул и вышел.
На столе Ал нашел алхимические записи покойного Хоукая, учителя Мустанга, посвященные человеческому преобразованию.

-Полковник, Вы, кажется, спите с открытыми глазами, - раздался откуда-то сбоку голос Ала.
-Тебя теперь служба еще и не такому научит, - невозмутимо отозвался Рой, - С легким паром, майор.
-Спасибо. Не заплетете меня?
-Нет, не заплету. Могу попробовать. Тем более, тебе давно следовало бы уже научиться самому.
-Брат научит, - сказал Альфонс, расчесывая еще влажные волосы, которые за этот год отросли у него ниже плеч.
За этот год он изменился весь целиком. Тогда, когда Рой, глядя на него, сказал, что ему не пройти ни одного психологического теста, чтобы попасть в армию, он такого не мог себе и представить.
Алу разонравились истерики. Да, кстати, еще ему почему-то разонравились кошки. Он так же никогда не допивал чай из алюминиевой кружки, когда приезжал, потому что пустая и железная она его пугала. Так же иногда вскакивал из-за стола или бывало по нескольку раз за ночь выбегал на улицу, распахивая дверь на одному ему слышный стук и выхолаживая весь дом. И так же по ночам каждый раз приходил к нему. Вернее, теперь уже не только по ночам.
Рой ничуть не удивился, когда понял, что четыре года без возможности даже прикоснуться к чему-то живому и теплому переросли у него в самую настоящую сексуальную озабоченность. Он заводился от малейшего прикосновения, и сейчас Рой отчетливо предвидел, чем кончится заплетание волос, потому что Ал уже подозрительно притих и ловил каждое движение пальцев у себя по затылку. Полковник вздохнул: ему-то было уже не семнадцать лет… Да и вообще, если говорить по чести, то едва ли уже не два раза по семнадцать, все-таки это иногда даже утомляло. Слыша, как Элрик вздыхает, откидывая затылок ему в ладони, прижимаясь к нему спиной, Рой отрешенно подумал, что он в семнадцать лет, например, мечтал стать генералом, чтобы все девчонки были его, и даже если бы у него, у Роя, и был старший брат, он бы в этих фантазиях совершенно точно никак бы не фигурировал.
Приезжал Ал довольно редко, раз в два, а то и в три месяца, в зависимости от того, как часто майору удавалось найти предлог. Если майор оставался на кофе, пацан начинал гладить полковника ногой еще под столом, сидя рядом с майором и совершенно искренне улыбаясь ему верхней своей частью. Когда майор уезжал, они начинали разбирать новые книги и записи, но перед этим всегда трахались до изнеможения – от поглаживаний под столом и пары месяцев воздержания оба обычно бывали в таком состоянии, что стоило за закрыться за майором двери, как они буквально бросались друг на друга, молча, без лишних слов - и так все было ясно, - обычно не успевая не то, что дойти до кровати, но даже раздеться до конца. Во время секса Ал все так же взахлеб стонал и кричал, все так же любил, когда его бьют, причем именно по лицу, хотя уже и без прошлого фанатизма и синяков. Кончая, они оба все так же стонали имя Эдварда. Иногда полковнику казалось, что когда Ал отсасывает ему, все как он любил, прижимаясь щекой, он и сам скоро начнет орать: «Братик!».
Это было взаимоприятно и выгодно. Немного ненормальные, но вполне деловые отношения, которые никто не нарушал. Только один раз Ал зачем-то пришел к нему ночью спать. Так же ни слова не сказав и ничего не объяснив, просто залез к нему в постель и свернулся возле него, отвернувшись к стене, просто, видимо, чтобы чувствовать живое тепло рядом с собой. Рой не стал его за это осуждать.
Ал всегда привозил с собой книги, то, что удавалось достать без доступа в Центральную библиотеку, куда без звания госалхимика вход был заказан. Через полковника и его сохранившиеся связи, через генерала Груммана удавалось получать какие-то записки тайно, нелегально, под шумок утаскивать и аккуратно возвращать на место нужные книги. Они разбирались в них вдвоем, изучая дальше природу человеческого преобразования, то, чем Ал занимался с братом.
Ал вел поиски. Снова поиски, так же, как они когда-то искали с Эдвардом – он искал теперь один. Рой помогал. Теперь, когда звание Государственного алхимика было наконец получено, все библиотеки были его. Ал напал на след и одержимо шел по нему, как ищейка. Стоя над ним, привычно разделяя длинные волосы на три пряди и глядя в погасшую снежную степь за окном, которая свечерела из серого сразу в черный, без переходов в оранжевый и лиловый, полковник подумал, впервые подумал, что все-таки знает, чего ждет. Скоро это все кончится.
-Я привез Вам документы из Централа, - пока руки полковника были заняты его прической, стараясь не поддаваться теплым ласкающим прикосновениям, Альфонс открыл на столе толстую папку. – Вам, я думаю, интересно, как продвигается дело о восстановлении Вас в должности.
-Продвигается? – притворно удивился Мустанг, аккуратно кладя одну прядку поверх другой, переплетая. Немужественное дело какое-то…
-Да, и весьма неплохо, с помощью генерала Груммана. Вы разве не рады?
-Рад. Но в меру, - Рой зацепил косичку резинкой, дернул за кисточку и сел рядом за стол. – Как бы в этом скоро не отпала необходимость, - он забрал папку из рук моргнувшего Альфонса.
-Вы хотите оставить военную карьеру?
-Ничего подобного, - он подпер голову рукой, пальцами другой лениво перебирая бумаги, как когда-то давно, еще у себя в кабинете. Просто теперь его подпись на бумагах ничего не значила бы. – Ты не так меня понял. Я… что?
-Можно? – честно спросил Ал, глядя на него. Глаза у него в такие моменты становились густо-сизые, жадные и какие-то несчастные.
-Можно, если хочешь, - коротко отозвался полковник. – Так вот. Я опасаюсь, - продолжил он, глядя, как Альфонс плавным движением сползает на пол и кладет руки ему на колени, - что скоро мне самому представится отличная возможность заслужить свое звание назад.
-Не понимаю, - честно признался Ал, гладя его бедра. Черный глаз с поволокой искоса глянул на него. Взгляд был холодный.
-Война с Драхмой, - коротко и ласково сказал Рой. Теплые руки так и остановились, не дотянувшись до ремня.
-Война? – горло у Альфонса сразу пересохло, голос не послушался с первого раза.
-Да. Она будет, - он так же сверху глядел на Ала, прикидывая, соображает тот или нет. Ладони на его коленях похолодели и, Рой был уверен, стали липкими. Сообразил. – Ты нашел блестящее время, чтобы влиться в ряды армейских псов, майор Элрик, - саркастически заметил он. – Если бы тебе пришло в голову спросить меня – я сказал бы тебе, что на войну в нашей стране отправляют с шестнадцати. Так что теперь ты не ограничен в книгах, зато ограничен во времени.
-Сколько по-вашему? – еле слышно спросил тот. Его лица Мустанг не видел.
-Месяца два, - прикинул он. – Скоро все изменится. Придется действовать быстро.
Рой удивился.
Он искренне удивился, когда руки Ала вдруг спокойно поползли дальше по его бедрам вверх, потянули ремень, и снизу послышалось вдруг ошеломляюще спокойное:
-Я успею.
-Что успеешь? – автоматически переспросил Рой.
-Открыть Врата, - буднично отозвался Ал. Видно было, что он уже привык к этой мысли, пережил. И когда рука схватила его за волосы, он прекрасно понял, почему.
-Где? – тихо спросил Мустанг, заставляя его поднять лицо, глядя на него точно такими же жадными и несчастными глазами. – Знаешь? Нашел?
-Знаю. И найду. Знаю, что он там, что жив, что ждет и что хочет домой. Я Вам говорил это…
-Наконец нашел что-то в библиотеке?
-Да, - он аккуратно высвободился и снова прикоснулся руками к начищенной до блеска латунной пряжке. Пальцы у него начали подрагивать, – в тот же день, когда получил звание. Через полчаса… я все Вам покажу, ладно?
-Не ладно, - еще тише ответил полковник.
-Мне нужно, - так же негромко и твердо ответил Ал и потянулся губами вперед, – всего тридцать минут.
Он ждал этого почти два года. Подождет и еще полчаса.
Он нашел.
Он нашел этот круг в первый же вечер после получения звания, то самое, что эти почти два года искал нелегально, через других людей, прося их копировать, переписывать или тайно выносить книги. Оно оказалось прямо под носом. То, чего не хватало, последнее, нужное, все объясняющее. Он нашел круг.
Прикасаясь к желанному, блаженному человеческому теплу, чувствуя вкус и осязая гладкость, влажность, Ал закрыл глаза. Еще полчаса. Успокоиться. Не дать начаться истерике. Снова. Той же самой, двухлетней давности. Потом он покажет ему все – круг, записи о Вратах.
Ал точно знал, что этих оставшихся двух месяцев ему хватит. Ему хватит и меньше. Он откроет Врата. Туда, где…
Брат.
Который ждет, который зовет его ночами: «-Ал, я хочу к тебе. Я хочу к тебе, слышишь?.. Мне плохо без тебя…».
Он снова будет. Он снова у него будет.
Все спрашивали, ищет ли Ал его до сих пор, все надеялись. Но верили в то, что он действительно его найдет, не считая самого Ала только, пожалуй, Уинри и бабушка. И еще полковник. Повинуясь какому-то странному, неожиданному чувству, Ал снял его руку у себя с затылка, а потом бережно повернул и поцеловал ладонь.
Наверное, это было чувство благодарности.

Через четыре дня утром в выстывшем, занесенном за ночь снегом доме раздался стук. На пороге стоял замерзший, полусонный, весь засыпанный снегом Хавок.
-Здрасьте, полковник, - сиплым простуженным голосом поздоровался он, выплевывая давно потухший, намокший окурок. – Уж извините, что рано.
-Проходите, лейтенант, - Рой пропустил его внутрь, поскорей закрывая дверь, чтобы не выпускать остатки тепла из помещения. – Что-то важное? Давайте без любезностей, сразу к делу.
-Вчера на Централ и Лиор одновременно было совершено нападение. Было что-то похожее на открывшийся портал, - устало доложил Хавок. Видно было, что он не спал уже пару суток. – Черт знает, что. Мы сразу к Вам.
-Я понял, - тут же отозвался полковник. – Не раздевайтесь, лейтенант. Через пять минут я буду готов.
Не прошло и трех минут, как Рой собрался. Хавок вышел из дома вслед за ним.
-Полковник, извиняюсь, - неуверенно позвал Хавок, глядя, как тот запирает за ними дом, - А как же служба?
-К черту, - коротко отозвался Рой, со звяканьем опуская связку в глубокий карман шинели. В унисон ему согласно звякнула Хавокова зажигалка.
Спускаясь по крыльцу и ступая в глубокий, внезапно пронзительно-розовый в утреннем свете снег, полковник Рой Мустанг совершенно точно знал, что больше в это место никогда не вернется.

От автора: ты поклонник Ала? Ты поклонник элрикцеста? У тебя твердые моральные принципы и кусок кирпича в руке? Валяй, я ко всему готов...))