Я буду жить (ангст, NC-17)

[society-optimist]

Автор: Ка-детка
Бета: нет
Название: Я буду жить.
Фэндом: ФМА
Пейринг: Хьюз\Мустанг
Рейтинг: NC-17 (яоя не будет!)
Жанр: ангст.
Дисклеймер: все персонажи принадлежат госпоже Аракаве.
Предупреждения: грубая физиология, графическое описание увечий.
Саммари: Мустанг парализован после тяжелой травмы, Хьюз за ним ухаживает.

Майора Хьюза откомандировали в окружной госпиталь. Официально – справиться о состоянии солдат, находящихся там на лечении. Неофициально – договориться о том, чтобы некоторые случаи не проходили через официальную статистику. И в списке этих самых «случаев» Маес увидел знакомое имя: майор Рой Мустанг; спецподразделение Государственных алхимиков под личным патронажем Е.В.П. фюрера Кинга Бредли; госпитализирован неделю назад; диагноз: Сочетанная травма.
Всю дорогу Хьюз просидел как на иголках. Рой куда-то пропал три недели назад, совершенно неожиданно. Затем Госалхимиков перевели на другую базу и вот теперь…
Когда он уже в отделении поинтересовался у медсестры – где лежит пациент Мустанг, и та равнодушно указала на пятый бокс – Хьюзу стало совсем нехорошо. Раньше, попадая в санчасть, Рой влюблял в себя весь персонал женского пола. А тут девушка в аккуратной униформе посмотрела на Хьюза сочувственно и поинтересовалась:
- Вы не родственник ему случайно?
- Нет. Друг.
- Не знаете – у пациента есть родные? Кому можно сообщить и кто, может быть, приедет ухаживать за ним.
- Родных у Роя точно нет. В личном деле в этой графе – прочерк. Минуту, в каком плане – ухаживать?! Что с ним?!
- Вам разве не сказали? Черепно-мозговая травма. Прооперирован шесть дней назад. Сейчас в полном сознании, вполне адекватен. Но пациент практически парализован. Не может сидеть. Не контролирует естественные отправления. Сохранились частично движения в пальцах левой руки и работа мышц лица и шеи. Он, по крайней мере, способен глотать пищу. Плохо. Говорить не может из-за перелома нижней челюсти. Правда, кое-как общается записками…
Договаривала она уже ему в спину. Маес осторожно приоткрыл дверь в маленький бокс. В нос шибанул приторно-сладковатый душный запах старой крови и болезни. Шагнул к неподвижно лежащему на кровати человеку и замер - от жалости скрутило живот. Это был он, Рой… Изувеченный до неузнаваемости. Лежит на спине, закрыв глаза. Хотя глаз почти не видно – заплыли жуткими черными кровоподтеками. Переломанный нос растекся на пол-лица, губы распухли оладьями, изо рта сочится розоватая слюна – передние зубы у него выбиты. Шина на сломанной нижней челюсти, и уцелевшие зубы стянуты проволочками. Голова обрита – кое-где из-под бинтов просвечивает кожа. Рой даже дышит с трудом, в отбитых легких все свистит и хрипит. В ноздри вставлены тонкие трубочки, вокруг них запеклась кровь. Он даже не отреагировал на появление Маеса…
Рой! - вырвалось против воли.
И человек с трудом повернул голову. В мутных от боли и наркотиков глазах появилось нечто похожее на удивление. Губы-оладьи беззвучно шевельнулись:
«Маес?».
Видимо, на лице Маеса ясно отражаются ужас и жалость, потому что распухшие губы кривятся в жуткой щербатой усмешке, Рой нашаривает на кровати толстый карандаш и старательно выводит каракули на прикрепленном к поручню планшете:
«Не смотри так. Ты меня пугаешь. Я изуродован? Сильно?»
- Нет, что ты! – Хьюз отчаянно замотал головой, - Я просто не ожидал увидеть тебя здесь.
«Не умеешь врать. Сними одеяло - что там? Мне не говорят, я не могу сам». Действительно, шея у него жестко фиксирована гипсовым «воротником», а сам он прикрыт одеялом до подбородка.
- Рой... лучше не надо...
«Я должен знать. Я - калека?»
- Врач же говорил с тобой.
«Скажи ты. Не лги».
- Ты получил травму головы. И тебя парализовало, Рой.
Маес не сразу понимает, что прерывистое задыхающееся шипение – это смех… Рой смеется! Смеется так, что слезы градом катятся по лицу.
- Прекрати! Прекрати истерику, майор!
И Мустанг замолкает. Резко. Словно звук выключили.
- Ты офицер или слякоть?! Так какого черта ведешь себя, словно дешевая актриска!
Распухшие губы дрожат. И дрожит карандаш в неловких пальцах:
«Наказан… я - убийца… гнить заживо – пусть… это – мой ад…» - с трудом разбирает Хьюз.
- Вот, значит, о чем ты думаешь? Чушь! Ты – солдат. Ты – выполнял приказ. Это твой долг, в конце концов.
«Долги надо отдавать… чем меня одолжили… если в уплату долга я убиваю… Зачем я одалживался так...».
Маес понимает, что нужно что-то сказать. Только – что? Повторять текст официальных обращений фюрера? Он сам не верит официальной пропаганде. Глупо думать, что ей поверит парализованный алхимик.
- Если станешь думать о таких вещах слишком долго – сойдешь с ума. Я не собираюсь навещать тебя в комнатке с мягкими стенами. А ты рано сдаешься. Ты должен справиться, Рой. Ты должен жить.
«Зачем... если не выйду отсюда – больше не придется убивать…».
Хьюз молча отдирает исчерканный листок от планшета. Комкает и кладет в карман.
- Это я заберу с собой. Потому что - чушь. Опасная чушь. Лучше, если никто посторонний ее не увидит.
Рой снова щерится – выглядит это одновременно смешно и страшно. Страшно смешно.
«Если сдохну… плакать обо мне некому…».
- Твое смирение хуже гордыни! Самое простое – сложить лапки и ждать смерти. Только ты забываешь, что есть люди, которым ты небезразличен. Не хочешь жить ради себя – живи ради них.
Рой пытается отвернуться, но даже это ему не удается – сдерживает вмятина в подушке. Каракули уже почти нечитабельны.
«Уйди… пожалуйста… я устал… оставь…».
- Хочешь умереть! Конечно, это же так просто! Сложил лапки и благородно скончался. Как будто твоя смерть что-то изменит! Сопляк! Ты даже не пытаешься бороться! Прекрати заниматься самобичеванием. Из любой ситуации есть выход.
«Ничего… не хочу…».
- Трус! Жалкий трус!
Наконец-то! Тусклые глаза наливаются знакомой темной синевой ночного неба. Из изуродованного рта вырывается злое нечленораздельное шипение. Впрочем, о смысле можно догадаться по отдельным звукам. Цензурных слов там не предусматривается.
- Не дождешься, - хмыкает Хьюз, - Я не хочу потерять тебя. Я пробуду здесь еще две недели, Рой. И буду ухаживать за тобой.


Наутро он возвращается в госпиталь. Рой встречает его недоверчивым взглядом и молчит. После разговора с врачом Маес отправляется к сестре-хозяйке и получает у нее халат. И не успевает застегнуть пуговицы, как его отлавливает уже знакомая медсестра.
- Господин майор, раз уж вы здесь – помогите покормить Мустанга, - в руках у нее лоток с длинной тонкой трубкой из оранжевой резины, салфетки, пузырьки и огромный шприц пренеприятного вида с мутной жидкостью. Никакого намека на тарелку или ложку.
- Это что?
- Мустанг получает питание через зонд, - и поясняет, - Специальная трубка, вводится прямо в желудок через нос. И шприцем заливаем бульон.
Маесу очень не нравится, как это звучит, но деваться некуда. Впрочем, выглядит «кормление» еще хуже. Изголовье кровати приподнято, и Мустанг пристегнут к нему широким ремнем – поперек груди. Рой в отчаянии зажмуривается, когда жирно блестящую от масла резиновую трубку медсестра пропихивает ему в нос. Рой дергает головой, давится, кадык на тонкой шее судорожно прыгает вверх-вниз, из-под век катятся слезы.
- Проглоти, Рой! Давай, глотай же! – повторяет она, - Господин майор, подержите ему голову… Глотай, Рой! Не капризничай...
Маеса начинает тошнить – словно это к нему резиновый склизкий червяк заползает в нос и лезет в горло. А медсестра, тем временем, ловко подсоединяет к трубке шприц, наполненный бульоном. Хьюз не выдерживает. В коридоре он прислоняется к стене – дурнота постепенно проходит. Черт! Ему поплохело, хотя он только смотрел. А Рой проходит через такое ежедневно. Ч-черт!

Он отлавливает медсестру на выходе из бокса. В руках у нее теперь небольшая мисочка. В мисочке – мерзкая розоватая кашица.
- Ведь Рой может есть и так – если его кормить с ложки. Зачем… это издевательство?
- Потому что глотает Мустанг очень плохо, медленно и постоянно поперхивается. Его можно час кормить, а в конце его все равно вывернет.
- Значит, покормите снова.
- Господин майор, я понимаю ваши чувства, - медсестра была совершенно уверена в своей правоте, - Но кормление – обязанность младшего персонала. А у двух штатных сиделок еще две дюжины лежачих больных в трех отделениях. Всех нужно помыть, накормить и поменять белье. Если они будут возиться с одним – другие останутся голодными.
- Я понял. Хорошо… А это в миске что за замазка?
- Детское питание. Идеально сбалансированное. Гомогенное. В самый раз для таких больных. Можете попробовать, если хотите.
Маес не постеснялся – попробовал. Сладковато-пресная дрянь.
- Это тоже – через зонд?
Медсестра кивнула.
- Разрешите, я попробую покормить Роя.
- Пожалуйста, - она с облегчением сунула ему в руки мисочку. Еще через минуту Маеса снабдили ложкой, салфетками и слюнявчиком.

В боксе его встречает пристальный взгляд Роя – отчаявшийся, жалкий и вызывающий. Возле носа у него – свежая кровь. И снова трясущиеся буквы:
«Противно? Если противно… лучше не приходи… Хуже нет, чем жалость из себя, как грязь из тряпки выдавливать»…
- Слушай, майор… Если б не твое состояние – ох, и врезал бы тебе сейчас. Для прочистки мозгов. Вот поправишься – и обязательно врежу… Я тебя жалеть не собираюсь! Ты и так чересчур раскис.
Несколько секунд он молчит, прожигая Хьюза взглядом и кривя в болезненной гримасе разбитый рот.
«Действительно… не противно?..»
Маесу не противно. Ему чудовищно, отчаянно его жалко. Но этого показывать никак нельзя.
- Нет. Ты есть хочешь? Я покормлю тебя.
Мустанг внимательно смотрит на него. Медленно кивает.
Кормить его оказалось сложно. В этот раз, считай, полмиски «замазки» оказались у Роя на щеках, подбородке и слюнявчике. Мустанг жадно тянулся губами к ложке, послушно мусолил беззубым ртом жидкую кашицу, а вот глотал с трудом. Постоянно поперхивался, кашлял, розовые брызги летели на слюнявчик, простыни, на Маеса. Под конец, у того начали дрожать руки. Жалко, как же жалко. Словно тупая игла засела в сердце. И Рой смотрит так виновато и заискивающе, приоткрывая рот за следующей порцией. Он же никогда раньше не смотрел так! Ни на кого!
- А-фии-боо… - шелестит Рой, проглотив последнюю ложку.
- Не за что, - Хьюз вытирает его салфетками, - Вымыть бы тебя. Вон как устряпался.
«Воняю?.. Сильно?..».
- Не хуже, чем после марш-броска через болото. Здесь ванна хоть есть?
Красноречивый взгляд в сторону – там неприметная дверь. За ней оказывается небольшой санузел. С ванной. Маес чешет в затылке и отправляется искать сиделку. Или медсестру…

… - Пойдем купаться, Рой? – сиделка надевает резиновые перчатки. А Рой смотрит на Хьюза и судорожно пытается что-то сказать. В темных глазах – отчаяние.
- Н-не… ф-фмофи… - разбирает Маес сквозь шипение и слюни, - Н-не на-ао… Ма-аф, пофаалууффа…
- Да не стесняйся так, Рой. Чего я там не видел, - улыбается Маес, - Как будто мы в одном кубрике не жили и в душе вместе не мылись, - он снимает одеяло и едва не роняет его. Черт! На Мустанге нет живого места. Цветущие кровоподтеки, почти зажившие порезы и ожоги. Ребра туго перетянуты бинтами. Руки просто сплошь синие – после капельниц, наверное. Но это еще ничего… Он ужасающе исхудал – кожа висит складками, мышц не осталось совсем, выпирают тазовые кости, а колени кажутся толще, чем бедра. Ноги неестественно скрючены. И подгузник, который сиделка расстегивает - к приторно-душному запаху примешивается струйка аммиачной вони. А Рой безуспешно пытается прикрыться непослушной левой рукой. Отворачивается, закрывает глаза и плачет. Тихо всхлипывая:
- Н-не… ф-фмофи… Н-не на-ао…
Маес стискивает зубы. Очень хочется отвернуться, сбежать и не возвращаться в это место, пропитавшееся запахом чужого страдания. Он знал, на что подписывается, когда пообещал Рою ухаживать за ним. Вот и нечего теперь строить из себя кисейную барышню.
- Ну, что ты, Рой? Помнишь, какой ты на первом курсе был дохлый. И ничего, выправился.
- Несите Роя в ванную, господин майор.
Маес подхватывает Мустанга под плечи и коленки. Он почти ничего не весит. Тряпочкой виснет на руках, только слабо цепляется за рукав Хьюза. Теплый – теплый… хрупкий… беззащитный… И Хьюз прижимает его к себе, и тащит в ванную, осторожно укладывает в теплую воду и поддерживает голову и плечи, пока Роя отмывают. Мустанг блаженствует, прикрыв глаза. Кряхтит удовлетворенно:
- Хо-оффоо…
- Да, Рой. Конечно, хорошо, - сиделка трет мочалкой его ноги и поясняет Хьюзу, - Лежачих больных мы ежедневно обтираем лосьоном и меняем белье. А ванна им положена раз в десять дней. Сейчас очень много тяжелых. Мы не справляемся. Это здорово, что вы решили помочь.

Ответственность за подчиненных – это одно. И совершенно другое - за беспомощного друга, который не может даже удержать ложку или чашку. Каждое утро Хьюз приходит в госпиталь. И в пятом боксе его встречает нетерпеливый ждущий взгляд Роя. И на лице у него чудное выражение виноватой радости – очень радостной и очень виноватой. Он хочет, чтобы кто-нибудь был рядом. Хочет есть и пить, а еще – чтобы его вымыли, сменили подгузник, расправили слежавшиеся простыни и повернули на бок. Хочет, но никогда не просит.
Теперь Маес купает его каждый день, и болезненная красная сыпь от подгузников понемногу бледнеет и исчезает. Рой не чувствует ничего ниже пояса, но ему приятно полежать в теплой водичке и ощущать себя чистым. Вымытый - он пахнет только мылом и детским кремом от опрелостей. И теплой молочной кашей, которую терпеливо запихивает в него Хьюз. Но накормить и искупать – только полдела. Основная работа Маеса – делать с Роем гимнастику. Штатный массажист забегает раз в день, выдает ценные рекомендации, понаблюдав, что и как делает Хьюз, и мчится дальше. Отделение нейрохирургии переполнено. А спасение утопающих есть дело самих утопающих.
Через неделю к Рою начинает возвращаться чувствительность – вместе с болью. Застывшие суставы выкручивает так, что Рой не может сдержать стон. А разрабатывать суставы надо…распрямлять скрюченные конечности… сгибать, разгибать, поворачивать… через боль… через «не могу». Хьюз трудится за двоих – а Рой тоже весь в поту. И Маес выучивается понимать еще две фразы, которые с трудом выговаривает Рой: «Давай еще раз… не смей меня жалеть…» и«Я все равно встану…».
И Маес очередной раз растирает ему бедра и голени, распрямляет колени и вспоминает – чем ему так глянулся в свое время худощавый молчаливый парень с угрюмо-сосредоточенным взглядом из-под рваной челки, чуть ли не самый слабосильныйна курсе. Первая группа профотбора, лучший результат экзаменов на потоке, да еще и алхимик – приемная комиссия закрыла глаза на то что физподготовку абитуриент не вытягивал и на тройку. Так Рой только что не наизнанку вывернулся – поставленные из жалости «трояки» были ему не нужны. Все личное время проводил в спортзале. И в конце первого курса уже уверенно держался в серединке.
Вот этим и глянулся. Упрямством, даже упертостью в своих, иногда непонятных принципах. Сейчас – то же самое. «Еще раз…», а у самого глаза опять на мокром месте. Сжимает губы, скрипит остатками зубов и терпит. Никогда не жалуется. Только Маес впервые видит, как тот плачет. Беззвучно, давясь сухими всхлипами. Стыдясь собственной слабости и не в силах сдержаться. И в стремлении утешить Маес обнимает его, укачивая, словно младенца. И Рой вдруг доверчиво прижимается щекой к его плечу, всхлипывает и давится шипением, слюной и словами. Хьюз с трудом разбирает:
- Н-не у-оди, Мааф… Толь-оо, пфо-оффу, не офтафляй меня он-ноого…
- Я не оставлю тебя, Рой. Я всегда буду рядом.
От мысли о том, что Мустанг сейчас полностью зависим от него холодно в животе. Такой беззащитный и слабый… Он ведь всегда казался абсолютно самодостаточным. В Академии Маесу даже казалось иногда, что нарочито замкнутый Рой снисходительно позволяет считать его другом. Пока они не встретились в Ишваре. И этот новый Рой – обозленный, с глазами человека на грани срыва, весь сплошные обнаженные нервы – нуждался в Хьюзе.

Две недели пролетают слишком быстро. И Хьюз выбивает у начальства еще неделю отпуска – в качестве премии за отлично выполненную задачу. Потому что данные о «сомнительных пациентах» не попадают ни в отчеты, ни в официальную статистику. Все проходят якобы с пневмониями, Брайтовой болезнью или потертостями.
А Рой восстанавливается с потрясающей скоростью. С нижней челюсти снимают шину и он, наконец, может говорить. Невнятно, шепелявя и присвистывая, но все-таки… все-таки… Начинают двигаться обе руки. Врачи ссылаются на резервные возможности молодого организма, Маес считает, что главное – желание жить и вера в себя. А Рой щербато ухмыляется и повторяет, что основной лечебный фактор - угроза Хьюза бить его до тех пор, пока он не захочет встать, чтобы ответить тем же. И мат. Матерятся они во время гимнастики на пару. Рой – чтобы хоть чуть отвлечься от боли и не сорваться в крик. Маес – от злости и напряжения. Потому что парализованные, судорожно зажатые мускулы не желают двигаться.
Но даже отпуск заканчивается. Хьюз приходит к Рою перед тем ехать на вокзал. Мустанг встречает его с гордым, до невозможности, видом.
Смотри, Маес, - он вцепляется в поручни, с усилием садится и подтягивает неподвижные ноги, - Теперь не пропаду.
- Это же здорово, Рой!
- Да. Знаешь, что самое замечательное? – он улыбается, - Возможность почесаться, когда чешется.
- Шутишь? Значит, точно выздоровеешь.
- Угу. Я спрашивал врача – могут ли меня перевести в военный госпиталь Централа. Он лепечет что-то о том, что я нетранспортабелен. Я пока еще Государственный алхимик, так какого черта должен валяться здесь? Ты же занимался и моим делом?
- Потому что по документам ты здесь – по поводу болячки с непроизносимым названием… что-то с зубами. Армстронг – из-за повышенного давления, Серебряный – с потертостями стоп, осложнившимися флегмоной. Полетят погоны с полкового врача, якобы не принявшего меры вовремя.
- Понятно… - Мустанга перекашивает в злой гримасе, - Государственные алхимики безупречны… Мы не покидаем поле боя, не подставляемся под чужие удары, не попадаем в плен…
Повисает напряженное молчание.
- Я… уезжаю, Рой, - говорит, наконец, Маес, - Все сроки прошли. Меня вызывают в Централ.
- Знаю. Ты и так сделал для меня больше, чем мог. Спасибо… - Рой протягивает подрагивающую правую руку. Маес пожимает ее. И уходит, не оборачиваясь.

Иногда приходили короткие письма – написанные сперва под диктовку, а затем неуверенной рукой человека, заново учащегося писать. Рой язвительно осведомлялся о том, как идет подготовка к свадьбе, и станет ли Хьюз настоящим
подкаблучником. И еще хвастался! С тем же азартом, с которым расписывал раньше свои любовные победы. Хвастался, что сумел удержать поильник и напиться. Что смог поесть самостоятельно. Что научился перебираться из кровати в
кресло-коляску. Что ему сделали пластику носа и имплантировали зубы…
И когда через полгода Маес вновь приехал навестить его и вошел в палату, собираясь продемонстрировать новенькое обручальное кольцо и пачку свадебных фотографий – все-таки в беспомощном состоянии друга есть и некоторые преимущества… Он забыл про фотографии… Палата была пуста… Тщательно, по-курсантски заправленная кровать.
Голая тумбочка…
- Эй, не меня ищешь? – окликнули его, и Маес рывком обернулся. В дверях палаты стоял Рой. В серой больничной пижаме, висящей на нем мешком. Тяжело опирающийся на две трости. С аккуратным ежиком иссиня-черных волос. Ухмыляющийся от уха до уха – блестят белоснежные ровные зубы.
- Ты… ты можешь ходить? Ты не писал об этом.
- Всего три дня как, - пожал плечами Мустанг, ковыляя по направлению к кровати. Маес дернулся помочь, подхватить, но Рой оскалился:
- Я сам.
Не сел – рухнул на кровать. Аккуратно пристроил рядом трости. И только теперь посмотрел на Хьюза. Предельно собранный, жесткий взгляд:
- Я давно хотел сказать… Я благодарен тебе, Маес. За все. За то, что терпел меня. За то, что тащил меня из этого болота и за то, что вытащил. Ты был прав. Я нашел цель, ради которой буду жить. Должен жить.
- Я всегда знал, что ты не захочешь доживать в богадельне. Помни, Рой, что бы не случилось, я буду рядом.