И они прибыли в столицу в обещанный срок. И победу Мустанг
встретил одним из великих бригадных генералов, выигравших войну для бездарного
продажного правительства, которые ближе к концу войны совершили «тихий
переворот», подмяв под себя все ключевые посты. А позже и фюрером стал. Решил,
что пришло время строить. Женился на Лизе, выгнал её наконец из армии и
уговорил родить ребёнка. Но семья семьёй, а хобби у него осталось прежнее –
хорошенькие девушки.
И вот в один прекрасный вечер, когда он возвратился в свой
фюрерский кабинет, секретарша сообщила, что фюрера Мустанга в кабинете ждёт
посетитель.
Секретарша у него была юная и ослепительная. Выпускница
спецкурсов, про которую знающие люди шутили: «Коня на скаку остановит», и
испуганно прикрывали рот рукой, оглядываясь. Кто попало просочиться мимо неё в
кабинет не мог.
- Мне – можно, - строго сказал не представившийся ночной
гость, покачав перед её носом часами на цепочке, и бесцеремонно вошёл, а
секретарша, сама не зная почему, не воспротивилась.
Мустанг, не глядя на девушку, в пол-уха выслушал доклад, он
только что отвёз домой из оперы Лизу, пытался сосредоточиться на работе. Дел
сегодня предстояло ещё много, а тут ещё этот чёртов посетитель. В голове ещё
крутились обрывки арий. Напустив на себя вид раздраженного и занятого человека,
он прошествовал через тёмный, освещаемый лишь настольной лампой кабинет к окну,
с важной задумчивостью поглядел вниз, и лишь потом – на большой кожаный диван,
где в углу скорчилась маленькая, какая-то вся жалкая фигурка посетителя.
- Рой, - проскулила тень в углу замогильным голосом. – Рой,
у тебя есть что-нибудь выпить? Выпей, напейся сегодня за меня, Рой, я даже
напиться не могу после того, как вынул из своей печени вот такой швеллер… Я
старая развалина, Рой, у меня нет ни одной целой кости, ни одного своего зуба,
от меня осталось меньше половины. Зачем я ей такой? Зачем я им такой?
- Что? – в руках фюрера на мгновение вспыхнул яркий белый
свет, озаривший комнату. Вбежала испуганная секретарша.
- Уууу… уиииии… Уинри вышла замуж за… а я вернулся…
Мощная затрещина снесла Эда с дивана, и фюрер Мустанг
загремел где-то под потолком:
- Да! Такой ты действительно никому не нужен! Сейчас Лора
принесёт нам молока, и я буду поить тебя молоком, пока ты не придешь в чувство!
- С-спасибо,
полковник, - прошептал Эд, сидя на полу.
– Мне уже легче. Если я снова распущу нюни, можете меня пристрелить.
- Ну вот, опять возись с тобой. Я-то думал, ребята из Креты
выполнили за меня всю грязную работу, - вздохнул фюрер, помогая гостю
подняться. – Лора, принесите, пожалуйста, чаю. Где же зимуют ракообразные?
5
Странный пассажир сошёл на станции Ризенбург в пятом часу
утра. Поезд стоял всего минуту. Много ли надо, чтобы один человек заскочил в
третий вагон, а другой спрыгнул с подножки пятого? Приехавший уверенно зашагал
по перрону, слегка прихрамывая.
- Не впервой у нас? – улыбнулся молодой дежурный по станции.
Странный малый. С пустыми руками. – Надолго в Ризенбург?
- Насовсем, - откликнулся путешественник, и улыбнулся так
счастливо! Казалось, солнце только и ждало этой минуты, чтобы разогнать утренний
туман. Оно осветило незнакомца всего,
окатило золотой волной, и он весь засиял: золотые волосы, золотые глаза,
опушенные рыжеватыми ресницами, даже светлый плащ, казалось, светился.
Сунув руки в карманы, насвистывая, незнакомец направился
своей дорогой. И был он такой славный, счастливый, золотой, родной,
свой-пресвой, что дежурный сам засиял и светился этим отраженным светом, пока…
Эд на цыпочках вошёл в сонный дом. Перешагнул через спящую
на коврике кошку – та глухо мурлыкнула и исполнила перед вошедшим
приветственный танец, при этом глядя так, будто извиняется за остальных
обитателей дома, не бегущих с радостными криками навстречу. С приоткрытой кухни
тянуло свежезаваренным кофе. На кухонном столе, придавленная пустой, ещё тёплой
чашкой лежала записка: «Буду в среду. Л.» Л.? Кто это – Л.? Кто-то новенький? А
почерк совсем как у брата. На детском высоком стульчике – крохотный носок.
Неужто и вправду внуки?
Эд на цыпочках поднялся на второй этаж, открыл знакомую и в
то же время незнакомую дверь. В доме что-то неуловимо переменилось, какие-то
мелочи. Но его вело сердце. И сердце не ошибалось: глупое, влюблённое,
растерзанное сердце.
Уинри спала, свернувшись калачиком, на правом боку, лицом к
стене. Светлые пряди падали на лицо, и солнечный луч легко по ним скользил. Эд
прилёг рядом, погрузился, как в омут, в её запах, в обволакивающее сонное
тепло. Прильнул к любимой, долгожданной всем телом. Осторожно погладил тёплую
руку. Осторожно сдул волосы и поцеловал нежную кожу между лопаток. Там была
почти незаметная родинка. Туда как раз доставали губы, если не тянуться…
- Щекотно, - пробормотала сквозь сон Уинри. – На поезд
опоздаешь… - Видимо, ей продолжало что-то сниться.
Эд шепнул: «Ничего», - продолжая нежно целовать её и
гладить, сонную, податливую. Вот она не открывая глаз повернула к нему лицо,
губы приоткрылись, и Эд осторожно, как к редчайшей и очень хрупкой
драгоценности, прикоснулся к ним. Она
приняла поцелуй. Ответила, и когда губы разомкнулись, вдохнула, словно вынырнув
из-под воды, и открыла глаза. Тут же зажмурилась и в суеверном ужасе
прошептала: «Эд?!» Они рванулись друг к другу словно сумасшедшие, как будто
стараясь наверстать четыре года разлуки, и долго кружились в золотом тумане, и
вынырнули из него лишь когда внутри видавшей виды кровати что-то хрустнуло. Эд
мимоходом соединил руки, приложил их к кровати, прижимаясь к Уинри. Потом
какая-то хитрая искра мелькнула в его сияющих озорных глазах. Он снова хлопнул
в ладоши и осторожно провёл по ушкам Уинри. Она почувствовала лёгкое
покалывание, как от небольшого электрического разряда.
- Что это?
- Подсудное дело, - хихикнул Эд. – Золото, - и нагло
ухмыльнулся. – Пришло наше время, Уинри. При этом фюрере я могу выкидывать
любые коленца.
И она поразилась, какой сладкой музыкой на его языке звучало
её имя.
Эд счастливо смеялся, продолжая ласкать её. Какой-то новый
Эд. Он явился с того света не только с новыми шрамами, но и с новой радостью,
она таким Эда не видела с тех пор, как… как его мать слегла? Уинри чувствовала,
что Эд уже почти на пике, и что ему настолько хорошо, что сейчас он закричит,
запоёт от радости, от непереносимого счастья, и приложила палец к его губам, и
запечатала их поцелуем. Потом шепнула, тая в его сладостно-усталых объятиях:
- Шшш, разбудишь маленького Эда.
- Внука?
- Сына.
Эд не разжал оплетающих её тело рук, только спросил
изменившимся голосом, словно впервые наткнувшись взглядом на детскую кроватку:
- Как это понимать? Кто это – Л.? Что это значит?
- «Л.» значит «люблю». Я снова замужем, Эд…
И сама испугалась – так он замер, побелел, стал хватать ртом
воздух, и она поняла: сердечный приступ. Она же всё-таки врач.
Носочек, записка, поезд – всё это сложилось у Эда в голове в
неутешительную картинку, и он почувствовал, как летит в чёрную пропасть, а
маленькие цепкие ручки отщипывают
по клочку от его истерзанного тела.
- Держи, - сказала Уинри, когда Эд наконец смог оторвать
взгляд от мирно посапывающего малыша с лицом Триши Элрик, и протянула платочек,
в который было завёрнуто что-то мягкое. Косичка.
- Значит, её не погребли под звуки гимна, - прошептал Эд,
стараясь не разбудить племянника. – На памятник я, конечно, не рассчитывал, но
могилка-то хоть у меня есть?
- Нет. Ал запретил. Сказал, что чувствует: ещё рано.
- Не поверил, но решился… Передай… - он сделал несколько
беззвучных движений губами, но так и не смог выговорить ни «брат», ни «Ал», -
что теперь самое время. Значит, своим счастьем я кретиносам обязан? А я,
понимаешь, думал, как полковник тебе скажет?
- Разве он знал?
- Ага. Наблюдал трагическую гибель героя из первого ряда.
Жалел, что руки связаны, а то бы похлопал.
Да что ж его, подменили что ли? Где крики, где сломанные о
стену предметы? Когда его на восток переводили, он, ещё в больнице, так бесился,
что тумбочку рукой проломил. А сейчас только глаза его выдают. Ну и губы.
Улыбаются – и дрожат. И это очень страшно.
- Эд, - Уинри накрыла его руки своими, - поверь, за тобой я
замужем или за Алом, особого значения не имеет. Важно, что ты вернулся, значит,
теперь всё будет так, как раньше.
И увидела, как его огромные золотые глаза всё больше темнеют
и округляются.
- Уинри, нет, замолчи, пожалуйста, мне уже хватит хороших
новостей на сегодня, - жалобно попросил Эд, но она, как будто не в силах уже
остановиться, продолжила:
- Не делай такое лицо, как будто даже не догадывался. Всё
началось ещё здесь, в Ризенбурге.
- Когда Ал шёл на поправку?
- Нет, значительно раньше, я же помню вас обоих столько же,
сколько себя. После его возвращения просто случилось то, что не могло не
случиться. И на востоке я была так счастлива с вами обоими. Если бы мне предложили
выбрать кого-то одного, я бы, наверное, сошла с ума. Да я и сошла с ума, когда
мне принесли вот это! – она осторожно, как ядовитую змею, приподняла двумя
пальцами косичку.
- Знаешь что, - всё с тем же замогильным спокойствием сказал
Эд, - мне надо всё это хорошенько обдумать. Пойду-ка я заварю чай, а ты поспи
ещё.
Эд заскочил на кухню. Сверху донёсся рёв Эда-младшего. Как
трогательно, да…
Эд-старший на цыпочках прошёл по коридору, прощальный взгляд
скользнул по картинке на стене. Это рисовала Юки, младшая сестра «старшего
сына». Молодая счастливая Уинри, слева от неё Ал, похожий на доброго медведя,
справа Эд, встрёпанный воробей, который, кажется, не стоит, а скачет от
распирающей его энергии. Кажется, он тогда сказал, что дурачков по росту
строят. И щёлкнул девочку по носу. Как будто не десять лет прошло, а все сто.
Потом Эд на цыпочках вышел на улицу и осторожно прикрыл за
собой дверь.
Было начало десятого, время затишья, когда все, кому надо,
разошлись по местам учёбы и работы. Но деловые разъезды ещё не начались. По
вымершим улицам Эд без приключений добрался до вокзала, перехватил в буфете
безвкусный вчерашний пирожок, ни словом не ответил на заигрывания молоденькой
буфетчицы и поспешил к билетной кассе.
- Тётя Роза, - спросил он у пожилой внушительной кассирши, -
когда ближайший поезд на Столицу?
Дежурный с удивлением смотрел на утреннего пассажира, вокруг
которого, казалось теперь, клубились готовые разразиться грозой тучи. Тётя Роза
прикрыла рот рукой. Покачала головой.
- Только в среду, Эд. Разве что военные тебя в какой эшелон
пустят. Часы-то, небось, у тебя давно отобрали?.
- Нет, тётя Роза, оставили на память. Хотя официальной силы
они уже не имеют. На чём ещё можно поскорее уехать отсюда, ну хоть куда-нибудь?!!!
– заорал он так, что стёкла в окнах зазвенели и привокзальные голуби с шумом
взмыли в небо. И добавил шёпотом: - Пожалуйста…
Странный малый всё же уехал с военными, показав им свои
часы. Пустите, мол, по старой памяти, или вроде того.
- Кто это был, тётя Роза? – спросил бессменную ризенбургскую
кассиршу юный дежурный.
- Это старший Элрик, ох, бедный мальчик, - и дежурному было
невдомёк, как это мальчиком можно назвать такого старого и тёртого дядьку,
пусть и не вышедшего ростом. – Бедный, бедный мальчик. Жизнь, говорит, не
треснувшая чашка, её не транс… транс…мутируешь…
Уинри с маленьким Эдом на руках вышла на кухню, где уже
царила привычная утренняя суета. У плиты на специальной ступенчатой табуретке
стояла маленькая, чёрненькая Юки и большими деревянными щипцами мешала кипятившееся
в огромном баке бельё. Она немного приболела, но без дела сидеть не могла.
Пятилетняя Сара чистила картошку, внимательно глядя золотыми глазами на текущую
из-под ножа ровную стружку. Двухлетняя Триша, высунув язык, старательно
малевала на стенке нечто похожее на алхимический круг.
«Вернётся, - думала Уинри, - не ко мне, так к брату. И к ним
– вернётся».
Старшие дети уже убежали в школу, и сдвинув оставленные ими
грязные чашки и тарелки в сторону, Уинри обнаружила листок в переплетающихся
мокрых окружностях – никуда не деться от алхимии – заставивших разбежаться
чернила.
Сверху убористым почерком Ала стояло лаконичное: «Буду в
среду. Л.» Затем крупным, четким, с небольшим наклоном влево почерком
чертёжника, каким Эд заполнял разные официальные бумаги, недрогнувшей рукой
выведено: «Передай Алу, что самое время». Перечёркнуто ровно, как по линейке. И
ниже милыми каракулями, которые клубились в письмах и дорожных записях: «Всё
равно л.»
Конечно, вернётся.
6
- Я, полковник, был, где и все. Немножко здесь, немножко
там. Защищал страну по-своему. Раньше я думал, что это мы живое оружие, ан нет.
У нас хоть голова своя была. Со временем обязательно расскажу, фюреру будет
полезно. Поздравляю, кстати, и очень прошу: пожалейте эту страну, скоро она уже
не выдержит.
- Пожалею, если ты…
- Помните: обе руки. И нос.
- Вот же дурак, тьфу на тебя! Мне позарез нужны верные люди.
Личный алхимик фюрера – звучит?
- Только никаких больше стальных, оловянных, деревянных…
- Личная блондинка? Ручная креветка? Соглашайся, у нас тут
молоко за вредность дают. Такой вредина как ты получит мнооого молока…
- Убью! – взревел белугой Эд.
- Воот, таким ты мне нравишься больше.
- Что там происходит? – удивлённо спросил секретаршу зашедший в приёмную майор Фьюри. – К фюреру
можно?
- Уж и не знаю, - вздохнула Лора. – Там какой-то совершенный
псих. А охрану фюрер отослал…
Фьюри заглянул в замочную скважину и застонал:
- Ой, мамочка, конец нам всем пришёл! Тот день – два!
Но вместо того, чтобы убежать, рванулся в кабинет, чайный
поднос явно упал на пол, послышались визги, хрусты, проклятия…
- Что за сумасшедший дом? - Спросила Лора, входя.
Фьюри опустил на диван посетителя, которого трудно было
узнать. Он посмотрел на Лору так, что девушка растаяла под этим медовым взглядом.
Несмотря на опыт в отражении атак рвущихся в кабинет. Так и есть: поднос на
полу, посуда перебита.
- Минуточку…
Ночной гость сделал пару движений, похожих на те, что
сопровождают трансмутации.
- Без круга?
Сервиз был как новый, пятна с ковра исчезли.
- Да, только чай придётся заваривать снова. Так вкуснее.
Без круга. Как фюрер. Только фюрер всё равно плохой алхимик.
«Мало соединять руки, понимая, что ты сам формула. Надо глубоко знать, что
происходит. Я-то недоучка, вот Эд… золотая голова… был…» Про этого Эда в целом
он особо не распространялся.
Из «старожилов» в штабе сейчас был только бригадный генерал
Армстрог. Лора набрала внутренний номер, вызвала Армстронга к фюреру, и с замиранием
сердца стала ждать.
- генрал, я пущу вас в кабинет при одном условии: вы сначала
скажете, кого фюрер принимает, не то я умру от любопытства.
Покраснев от смущения и натуги огромный генерал склонился к
замочной скважине, заглядывая в полумрак кабинета.
- Это старина Фьюри.
- А второй?
- Там ещё кто-то есть? Где? Не вижу… А, это… это… этого не
может быть! – заорал Армстронг, скрываясь в кабинете.
- Вот же!
И тут стены сотряс крик:
- Эд!!!
Поднос снова грохнули, констатировала Лора.
Зазвонил телефон.
- По какому поводу вечеринка? – спросила трубка голосом Лизы
Мустанг. У той были свои источники информации.
- Из-за какого-то Эда.
Кто он вообще такой?
В трубке что-то пискнуло.
- Стальной алхимик, - и гудки.
Ну не хотят говорить, и не надо, что ж тогда как с
маленькой? Лора тихонько потянула из стола яркий журнал с любимым комиксом от
«Элрик бразерс». У неё и под подушкой такой же… Ничуть не похож. Ну, если
только самую капельку.
На шум как бы случайно заглянул Кейн из архива, который
всегда был не прочь к Лоре заглянуть.
- Кто там у вас буянит?
- Дед мороз.
- А по правде? Только мне и строго по секрету?
- Стальной алхимик, - Лора надула губки.
- Фигассе? - присвистнул Кейн, припадая к скважине. – Ну,
теперь наш штабной дурдом окончательно укомплектован буйными элементами. Я
читал его личное дело – только тебе и строго по секрету – держись от него
подальше. Мятеж в Лиоре, покушение на фюрера Бредли, подозрение в
государственной измене. Нарушение всех трёх алхимических запретов. Знаешь, кого
он трансмутировал? Брата – тот его в детстве поколачивал, он и… Да ещё маму до
кучи. Ради часов госалхимика в двенадцать лет соблазнил…э… м… одного
начальника. В начале войны пропал на кретской гранце, предположительно перешёл
на сторону противника. Преобразование без круга, между прочим.
- Ну, это я уже видела, - улыбнулась Лора и тут заметила
стоявшую в дверях Лизу.
- За это могущество он часть своего тела отдал. А ещё на его
совести детский приют, где он перед самой войной…
- Достаточно, - сказала Лиза ледяным тоном. – Освободите
дорогу, я хочу обнять это чудовище.
В сумерках Эдвард Элрик, личный алхимик фюрера, вприпрыжку
спускался по лестнице генштаба, когда увидел крупную фигуру неподвижно
сидевшего на ступеньках человека. Чувствовалось, что он здесь давно. Эдвард,
помахивая конвертом, адресованным некоей Уинри Элрик (Прости, что почти не
расспросил тебя, навещу вас при первой же возможности, прости-прости-прости)
уже видел впереди синий почтовый ящик, но фигура, выпрямившись, преградила ему
дорогу. Мужик на две головы выше,
похожий на медведя, облапил его и пробасил:
- Братик, возвращайся, пожалуйста, я без тебя просто умираю…
Эд прижался к нему лицом и заплакал.
7
- Пожалей эту страну, - патетически заявил фюреру его новый
личный алхимик. – Помни, для чего она была создана: брать и только брать.
Выжимать из своих граждан силы, радость, самое жизнь. Пришло время отдавать
долги.
- Ты просто одержимая комплексом вины креветка, - усмехался
фюрер. – У тебя одни долги кругом. С кем я связался!
- Это с кем я связался? Кстати, я так и не понял своих новых
должностных обязанностей. Зачем вам я? Дыры в бюджете алхимией затыкать? Да
какой из вас к чёрту фюрер? Вам только шашкой махать, а соратники вас
подставили, и разменяют через пару лет как проходную фигуру.
- Какой ты умный, Стальной, - саркастическая ухмылка.
- Ввести в армии мини-юбки для всего состава, за счёт чего
поднять уровень довольства граждан, а экономика встанет уж прямо сама! Вот и
вся ваша политическая платформа! А-а-атлично!
- Да где ты таких слов набрался?
- В лагере.
- В ла..?
- Ну да, с моим характером это был всего лишь вопрос
времени. Библиотечка у них была довольно жалкая, но я ради языковой практики
прочитал её всю, это так, к слову. Ребята из политических там - представляешь!
– организовали что-то вроде лектория. И театр…
Эд замер, глядя куда-то вдаль.
…Так вот, у нас в стране определенных специалистов просто
нет. Придётся где-то подзанять, до тех пор, как свои не подрастут. Помни, сейчас
главное – люди. Ты же всегда думал о людях. А у нашей Родины на этом месте
большая четырёхсотлетняя пропасть, которая,
в случае чего, проглотит тебя со всеми фюрерскими цацками.
…Армия больше одной седьмой населения – вот наш смертный
приговор. Мы и с алхимией скоро вылетим в трубу. Если все эти солдаты и офицеры
не найдут себя в мирной жизни… Если те несчастные дети, что каким-то чудом
остались живы, так и вырастут без присмотра… Если ты не дашь людям идею… Ты
слушаешь меня?
Прошло всего три дня с возвращения Эда, и два из них он
провёл неизвестно где, а за третий умудрился совершенно уболтать и достать
Мустанга непонятными словами, а также заинтриговать намёками на свои
таинственные и опасные приключения.
- А ещё чему ты
научился кроме непонятных слов?
- Ну, на кифаре играть.
- С автопротезом?!
- Да. Уинри всё-таки гений.
- Ты собираешься с ней мириться?
- А где я, по-вашему, был эти два дня?
- Стальной, - пропел фюрер, уже полдня жаждавший реванша, -
разве ты не мог пойти к кому-то другому? К другой женщине? У тебя кроме неё
никого никогда не было?
- Ну, если ты не в счёт, - Эд аж позеленел и сжал кулаки.
- Я мог бы тебя познакомить…
- Не утруждайтесь, я сам как-нибудь. Потом отчёт представлю,
как водится.
Так уж сложилось, что
второй моей большой любовью тоже была женщина-автомеханик. Остальные обычно
пугаются моих железок, но далеко не всех это останавливало… несмотря даже на
то, что я вечно занят. Секретарша ваша вон на меня уже запала, фюююрер…
- Ну, мысль хорошая, - твёрдо сказал Мустанг, предвкушая что
теперь-то на время от Эдда избавится. – Опиши мне всё подробно начиная с Того
дня и до того момента, как я запру тебя в пустом кабинете наедине с
канцелярскими принадлежностями.
- Вот, написал, даже в двух экземплярах. Обещал Юки сценарий
для новой картины «Эрик бразерс студио».
- Кто это – Юки?
- Да доча моя.
- Ещё один безумный папаша. У Хьюза хоть одна была, а в
твоих я уже запутался.
@темы: =Angst=, =Гет=, =Эдвард Элрик/Уинри Рокбелл=, =Яой=, =Romance/Fluff=, =AU=, =R=
-
-
03.04.2010 в 00:21