Название: Бездомные кошки
- Расскажи мне, пожалуйста, про этого Маренгофа, что ты
знаешь, - попросил я Горгиша.
- Я уже говорил, что он преподавал в столичном университете?
Читал нашему потоку курс лекций. Потом я остался в аспирантуре. Мы иногда
сталкивались по службе, хотя исследования вели в разных областях. Ты и правда
читал его работы?
- Нет.
- Я так и думал.
- Почему?
- Железный занавес и всё такое. Так вот. Хирургия.
Вивисекция. Соединение несоединимого. Он мечтал улучшить природу человека. Им заинтересовались…
- он приложил ладонь к голове, изображая большое ухо, - спонсировали часть
работ. Но в целом перешли в режим секретности. Даже того, что просочилось в
печать, было довольно. Евгеника – совершенно в рамках нынешней политики. И
биологическое оружие, иначе не скажешь.
- Химеры? Гомункулы? – я не знал местных слов и использовал
привычные с детства, но язык, породивший их, был давним и всеобщим языком
науки. Если я правильно понял про евгенику и вивисекцию, то и он…
- Скорее химеры, хотя у нас к этим существам не применяли
подобного термина. А что, гомункулы тоже бывают?
- О, ещё как. Так что же Маренгоф делает в Гухове?
- У него тут берлога. Родовое поместье. Но ведь и ты сам
как-то здесь оказался.
- Видишь ли, мой сын, когда потерял своих родителей…
- Что?
- Приёмный сын. Ваши военные ликвидировали ишварские трущобы
в двух шагах отсюда. Они с сестрой успели убежать, и несколько дней прятались
от людей. А потом голод погнал их к жилью. И вот на вокзале к ним подошла
девочка. Предложила еду и кров. И отвела в большой дом за городом. Профессор
Маренгоф, да. И его помощник Тунев. Сперва всё было хорошо. А потом Гершику
показалось, что некоторые дети какие-то странные. И его хотели разлучить с
сестрой. И пара человек пропали. Профессор сказал – убежали, никто здесь
насильно не держит. А он не поверил и сбежал. И правильно сделал. Месяц назад
этот грёбаный профессор вывез три десятка детей из Энского приюта – от
младенцев до подростков. И, по слухам, не только оттуда. Я пришёл сюда за ними.
Так, и где это имение?
Глаза у Горгиша давно были как плошки. Он утвердился во
мнении, что я шпион и псих.
- Ты действительно хочешь пойти туда в одиночку, Эдо? - а на лице было написано однозначное неверие в
то, что я сказал и ещё собираюсь. – Ведь там… там действительно живое оружие.
Очень странные существа. Химеры, как ты выразился. Этот Тунев… он, кажется,
хороший химик.
- Алхимик?
- Нет, просто химик. Связывает этих горе-учёных, видимо, не
только наука, но и служба в одной конторе. И он слегка странный. Красивый,
молодой и совершенно не… но это домыслы… Так вот, из тех, кто на днях пытался
влезть в это логово, ни один не вернулся.
- Откуда ты знаешь?
- Мы должны были ждать снаружи и держать связь. Я могу
только гадать, что там произошло, но это было жутко. А мы ждали. Наблюдали.
- И зачем они туда полезли?
- Лучше спроси, сколько их было! Живое оружие…
- Меня тоже когда-то так называли.
- Их было два десятка. Наш командир идеалист. В этой
местности уже много лет пропадали дети. Редко находили одежду, ещё реже – тела.
Ходили упорные слухи о том, что это цыгане крадут малышей для каких-то жутко
кровавых ритуалов. Иногда валили на ишваритов, дескать, у них глаза красные от
выпитой крови, или делали вид, что кого-то ловят… В последнее время общество на
нас ополчилось, и он думал, что поймай мы за руку истинных виновников… - Горгиш
криво усмехнулся и махнул рукой. – Как будто в этом дело! Мы потеряли половину
бойцов отряда самообороны. А наш народ следующий на очереди по ликвидации. Я
должен был ни с чем возвращаться в столицу, и тут – ты. Скажи, ты веришь в
чудеса, алхимик?
- Я учёный, но… для непосвящённых многие вещи выглядят
чудом.
- Я тоже учёный. Так вот, прежде, чем ты отправишься туда,
устроим небольшую научную конференцию…
Было смешно видеть абсолютное доверие в глазах этого
монстра. Хорошему фокусу обучил меня Горгиш. Очень полезному. Второй день я
безнаказанно осматривал хозяйство Маренгофа, беззастенчиво врал о серьёзной
организации, обещающей финансирование (в Крете это была не армия, не мафия, а
что-то вроде тайной полиции, в просторечии – контора). Только бы нервы не сдали
– место было жуткое, я еле сдерживался, чтобы не разнести всё и всех. Я ждал –
должен был появиться таинственный помощник профессора. Маренгоф уже намекал мне,
что мы коллеги, а я отмахивался: разберёмся. Тем более нельзя было его
упустить. И меня интересовали связи. У сорняков бывают очень глубокие корни. Сам
профессор похвалялся новой лабораторией на Уларе.
Вначале дом за высокой чугунной оградой показался мне вполне
мирным местом. Вокруг был сад, перед входом лужайка. Будто бы никакой охраны, и
на траве девочка играет с котёнком. Но когда я оказался внутри и почувствовал
тяжёлый запах вивария…
Нет, детей тут не было. По крайней мере, сейчас. Это был перевалочный
пункт. В подвале помещалась небольшая лаборатория, виварий с очень необычными
зверюшками, операционная. Видно было, что здесь редко что-либо делают, слишком
уж идеальный порядок. От вида инструментов под стеклом, блестевших
хромированной сталью, мне стало нехорошо, а на покрытом белым столе я
представил Шошу, и тут же захотелось оторвать руки профессору.
Эти два дня я совсем не спал. Запахи больницы и вивария,
едва я закрывал глаза, поднимали во мне мутную волну кошмаров. Долгие ночи в
палате, боль во всём теле и неподвижная груда железа в углу – всё, что осталось
от моего младшего брата. Химеры с горящими глазами. Девочка и пёс. Такер.
Такер.
Про кошмары фюреру знать не обязательно, а вот Такер –
совсем другое дело.
Внизу, в лаборатории, среди схем и диаграмм, хаотично
развешанных на стенах, я увидел это. Круг. Слишком памятный. Нет, Горгиш, я
отчасти знаком с работами Маренгофа. Иностранная книга, в которой я мог
прочитать только название. Пробежал и поставил на полку: кругов не было, а
рисунки пугали. Я должен был готовиться к состязанию, наградой в котором были серебряные
часы. И… книга была с автографом.
Сам Маренгоф был одержимым учёным, увлечённо рассказывал о
своей работе то, из чего я понимал примерно треть, но сам алхимиком не был. Все-таки
Тунев? Но тот где-то задерживался. Пожилой же профессор оказался сильно
подвержен внушению, провёл меня по всем закоулкам и откровенничал, как
хвастливый ребёнок.
А ещё за ним хвостом ходила тихая девочка с кошачьими
глазками. Старик периодически поглаживал её по головке или чесал за ушком, а
присаживаясь, брал на колени.
- Почему дети? – спросил я прямо.
- Им легче перенести операцию. Легче физически и психически
адаптироваться к новому состоянию. Дети – наше будущее. Прекрасное будущее
нашей страны.
- Цыгане и ишвариты?
Грёбаный безумный мечтатель, желающий улучшить мир таким
жестоким способом!
- Это рабочий материал. Хотя всё равно иногда приходится
рисковать детьми высшей расы, для контрольных экспериментов: у них немного
другая биохимия.
- А вот это? – я указал на круг.
- Вы знакомы с запретным искусством?
- Нет, но примерно представляю, что это такое.
- Это, - он похлопал по кругу рукой, - сильно облегчает
дело. Но! Нужны уникальные специалисты, а на них очередь. И ещё лучше, когда
есть катализатор.
Профессор достал из кармана серебряную табакерку, и я почти
не сомневался, что сейчас увижу.
Красные камни. Уфф. У меня отлегло т сердца. Красная вода –
ещё не кровь.
- С катализатором даже я кой-что умею. Тунев, когда
появится, расскажет вам лучше.
Он и появился в конце концов – высокий, смуглый, похожий на
ордайца (я уже начал разбираться в местных типах). Одет с иголочки. Красив
какой-то немужской красотой и очень молод.
- Я привёз новый материал, - бросил он с порога.
– Хорошо, - плавным жестом Маренгоф указал на меня, – у вас
будет время ближе познакомиться с коллегой.
- Идёмте, вам тоже будет интересно, - сказал вдруг Тунев,
чуть ли не за шкирку приглашая меня следовать за собой.
Только получилось так, что, спустившись в подвал, профессор
проследовал в одну дверь, а мы с его помощником в другую. И тут же я оказался
притиснутым к стене. У этого красавца обнаружилось несколько больше рук, чем я
ожидал. И знакомая вонючая пасть. И прекрасные лиловые глаза, век бы их не
видать.
Рук у него было достаточно, чтобы держать меня, обшаривать
карманы и гладить по головке.
- А, маленький Эд, - ухмыльнулся он во всю свою помойку,
щёлкнув хвостом.
- Пусти сейчас же! И пасть захлопни, воняет!
- Ха-ха-ха, я вижу, ты соскучился.
- Что ты здесь делаешь?
- Ничего особенного. Добываю себе скромное пропитание в виде
солёненьких красненьких камушков. Ты скоро будешь весь мой. Ишвариты, - он
зевнул, - врут, будто у них две души. Одна жизнь всегда равна одной жизни.
- Сволочь!
- А в другом качестве ты мне больше не нужен… хотя, раз уж
ты зашёл… Поговорим, что здесь делаешь ты.
И ещё, - он провёл кончиком хвоста по моему лицу, оставляя противную склизкую
полосу, - я устал за последнее время. Мне просто необходимо развеяться.
- Эй-эй-эй, - заорал я, глядя, как на одной из рук Энви
серпами изогнулись когти. Он рванул на мне одежду. – Твою же мать!
- Посмотрите-ка. Просто подарок. Я уже завидую твоей
девушке, как её там...
- Что ты собираешься делать?
- Ничего, что бы тебе понравилось. Это моя игра. И у неё
хороший конец: ты больше не станешь досаждать мне.
- Стой! Перестань! Разве я совсем тебе не нужен? А камень?
Ведь вы так и не сделали его? Я хороший, нет, я гениальный, даже единственный в
своём роде алхимик! – вырваться не получалось, идеи в голову не приходили, это
была жалкая попытка тянуть время. О, великая телепатия Элриков, выручай!
- О-ля-ля! Испуганная креветка! Я уж и не верил, что придёт
тот день, когда ты на коленях станешь умолять о пощаде! Я сказал – на коленях!
Его тяжёлый хвост взметнулся – и детали протеза ноги полетели
в стороны. Ещё несколько сердитых взмахов, и моя правая нога превратилась в
совершенную котлету.
- Сволочь! – заорал я и высказал ему всё, что в тот момент о
нём думал.
- Как ценная жертва ты уже потерял свою актуальность, -
промурлыкал Энви, облизывая мою кровь с хвоста. – А как алхимик ты абсолютно не
представляешь интереса. Ты, заурядная фасолина. Без сопливых обойдёмся.
С этими словами он разнёс мой автомейл, а потом дошёл черёд
и до левой руки.
После этого он разжал лапы и я безвольно упал. Всё
происходило так быстро, что я даже не успел потерять сознание. В этом был и
плюс – я ещё держал связь.
- Пора посмотреть, так ли ты хорош внутри, как снаружи, -
усмехнулся гомункул.
И тут мир взорвался. А я, наконец, провалился в черноту.
Я не видел, что было дальше, но вполне могу себе
представить. Потому что не только Горгиш научил меня заговаривать и
устанавливать эмоциональную связь, но и я нарисовал ему на ладонях небольшую
алхимическую шпаргалку, оставшуюся мне на память от старины Кимбли.
- Кажется, очнулся, - услышал я.
На голове бинты, привычное ощущение боли во всём теле и
лёгкий шум в голове, похоже на какое-то лекарство. Вверху, не слишком высоко,
обшитый досками потолок. Я попытался сесть. Но ничего не вышло. Левая рука не
слушалась, а протезы, определённо, не действовали. Чёрт, на что я теперь годен?
Сколько ещё так валяться? До чего же не вовремя!
- Где я? – чёрт, я же в Крете! Я переспросил по-кретински: -
Так где же я?
- Вы у меня дома. Вам ничего не грозит. Лежите, вам нужен
покой.
- Кто вы? – я скосил глаза. Юноша… нет, девушка. В рабочем
комбинезоне, вот почему показалось. У моей Уинри почти такой. Эх, Уинри, где-то
она сейчас?
Девчонка поправила выбившуюся из-под платка чёрную прядку. А
глаза у неё светлые, серые.
- Зовите меня Рита. Я в какой-то мере ученица Георгия
Палича.
- Медик?
- Больше механик. Меня просили починить вашу автоброню, ну,
и вообще присмотреть за вами. Вы, говорят, очень опасный и беспокойный пациент.
Георгий Палич? Это что, Горгиш, что ли? Где-то я слышал уже
эту фамилию. Что за? Она – автомеханик? Вот же! Я уже сжался, предчувствуя
полёт гаечного ключа.
- А вы и правда из Аместриса?
Похоже, она мирно настроена. Лёгкие пальцы пробегают по
моему телу. Серые глаза внимательно заглядывают в мои.
- Да.
- А вы тоже цыган?
- Ну… не совсем.
- А гадать умеете?
- Не знаю. Ни разу не пробовал.
- Ладно, отдыхайте. Я ещё зайду.
Тихий свист комбинезона. Девушка сделала пару шагов. Потом
замерла, обернулась.
- Я… я сейчас спрошу кое-что. Извините. Это необходимо для
подготовки к имплантации. Вспоминайте свои противопоказания, чем в детстве
болели, хронику всякую и… Откуда у вас столько шрамов? Катастрофа?
- Вся моя жизнь сплошная катастрофа…
И тут до меня дошло – насчёт имплантации.
- Нога? Или рука? – спросил я, холодея.
- Нога, - шепнула она и отвернулась, кажется, скрывая блеснувшие
слёзы. Я слышал, как ткань комбинезона засвистела в такт шагам. Потолок поплыл.
На следующий день она сказала:
- Вам потребуется всё ваше мужество. У нас кончается
обезболивающее, человек, который доставал его, попался… Я хочу оставить немного
на операцию, чтобы вы не загнулись прямо на столе.
Ох, если бы у меня были руки, хотя бы одна!
- Когда будет готова рука? -
спросил я, стараясь, чтобы голос не дрожал.
- Ещё не скоро, - вздохнула она. – Детали нестандартные, за
материалами придётся ехать в Круков. А операцию придётся сделать сейчас, чтобы
не проходить дважды восстановление.
- А другая рука?
- Перелом. Не такой сложный, как был на ноге, но всё же… Это
надолго.
Нет, не получится, не может быть. Да, но попробовать-то
можно.
- Рита, - сказал я, как можно твёрже, и по-прежнему пялясь в
потолок. Чертовски неудобно разговаривать, не видя лица. – Несите карандаш. И
бумагу. И справочник по этим вашим лекарствам. И, наверно, учебник по химии
какой-нибудь. Мы попробуем…
Наверно, будучи в ясном уме, я бы и не подумал.
- У вас, наверное, жар, - прохладные пальцы коснулись моего
лица. – Нужна целая лаборатория…
- Нужны ингредиенты, кусочек мела и чистый пол. И… ваша сила
воли, - я улыбнулся. Верьте мне, Рита, и всё получится. Кстати, забыл как
следует представиться. Я Эдвард Элрик, бывший государственный алхимик на службе
Аместрис.
Она тихо ахнула. Я кое-как скосил взгляд на её лицо, и
самодовольная улыбка сползла с моей физиономии.
- Нет, это не действие лекарства.
- Да, - она стала ещё грустней и испуганней. – Да, конечно,
вам пришлось очень тяжело…
О нет, только не это!
- Да опомнись ты, чёрт побери! – заорал я в голос. – Можешь
считать это блажью съехавшего с катушек, не хочешь обезболивающего, давай
начнём с того, что проще! Рисуй круг, в нём квадрат, в нём ещё один круг.
Давай, не стой, прямо вот здесь, карандашом, на тумбочке! Теперь положи руки на
углы, да не тумбочки, квадрата!!!- на тумбочку мне удобно было смотреть,
контролируя процесс, вот почему я её выбрал. – А теперь представь. Воздух
содержит всё, что нам нужно: кислород, водород, углерод. Представь, как пары
воды и углекислый газ сгущаются вокруг тебя, распадаются на атомы, и те снова
соединяются, но уже в другом порядке, в молекулу спирта. Спирт-то ты знаешь, -
я говорил всё тише и медленней, словно убаюкивая, как учил меня Горгиш. – Мы
хотим немного, где-то чайную ложечку…
Глаза Риты почти закрылись, как вдруг под руками проскочила
синяя искра. Девушка с визгом отдёрнула руки. На крышке тумбочки расплывалась
остро пахнущая лужица.
- Вот и всё, а ты боялась, - я захохотал и долго не мог
остановиться, несмотря на боль в ушибленных рёбрах. Это была истерика,
окончившаяся обмороком.
Мне, кажется, потихоньку становилось легче. Я, кажется,
отвык от больниц за эти семь лет. Мне было скучно валяться без дела. И,
кажется, выходя из-под туманящего действия лекарств, я немного стеснялся
прикосновений этой прелестной девушки, вынужденной мыть, бинтовать и носить
горшки, в общем, ухаживать за тем, что от меня осталось.
«Я не такой, - хотелось мне крикнуть. – Я не беспомощный, я
стальной, Стальной!»
А она справлялась со всем как бы между делом – болтая со
мной обо всём на свете.
- А если бы у нас не получилось?
- Ну, есть же реакции, которые делают одной рукой. Походил
бы пару недель в психах, всего-то, - усмехаюсь я, почёсывая нос новым
автопротезом.
Она смеётся.
- Откуда этот шрам?
- Это подарок на шестнадцатилетие. Ну, то, что это шрам, а
не памятник. Был взрыв на шахте, и балка
попала сюда.
- На шахте? Как вас туда занесло?
- Да мы с братом инспектировали шахты…
- Что, у вас алхимики инспектируют шахты?
- Нет, в то время армия ведала всем, и шахтами, и алхимией.
Так что у меня в двенадцать лет было
звание майора.
- И у брата?
- Нет, он штатский. Надеюсь, до сих пор.
- Значит, у вас есть семья?
- Ну конечно, я же обычный человек. Даже у гомункулов бывает
семья, нет, ну правда, я такое видел!
Она опять смеётся.
- У вас интересные автопротезы. «Рокбелл Автомейл», - она
вертит старую деталь моей ноги со знакомым с детства клеймом. У кого-то
родинки, а у меня – вот это.
Я уже могу сидеть, и она выкатывает кресло в мастерскую. То,
что на виду, никому не интересно, поэтому я – как бы просто один из её
пациентов. Разве что в тёмных очках, но это, якобы, тоже из-за травмы.
Постоянные посетители уже привыкли ко мне, здороваются.
- Хотела бы я познакомиться с этим господином Рокбеллом, у
него есть чему поучиться…
- Она была бы тоже рада знакомству с вами. Точно. Госпожа
Рокбелл. Уинри. Моя… - вдруг я понимаю, что не могу сказать Рите правды. И
говорю лишь: - подруга детства.
- Где она сейчас? – Рита ниже склонилась над работой, и
голос у неё какой-то странный.
- Надеюсь, в столице, с братом и детьми. У нас там остались
связи с прежних времён…
- А сколько у них
детей?
- Девять, - говорю я, чувствуя, что падаю в пропасть.
Хоэнхайм бросил ВСЕГО ДВУХ.
Думаю, в этот день я сам навлёк на себя проклятье.
У меня уже действуют обе руки и «старая» нога, я скачу на
костылях уже довольно бодро, мешаю всем в доме, и пытаюсь вытворять на заднем
дворе всякие фокусы вроде хождения на руках и алхимических преобразований. Я
уже пару раз поцапался с Ритиным женихом, который почему-то терпеть меня не
может. Знает или только догадывается, что я за красивые глаза пользуюсь тем,
чего он с таким трудом добивается?
Неужто я тут до весны застрял? У них, оказывается, зимой
такой дубак, что мне в поле с обыкновенной автобронёй делать нечего. Как раз
сейчас я экспериментирую с разными сплавами, пытаясь понять секрет северной
брони, начисто забытый со времён Бриггса. На заднем дворе, недолгим световым
днём, чтобы синие вспышки были не так заметны. Жених Риты ловит меня за
трансмутацией груды металлолома в заготовки для мастерской. Он подкрадывается
сзади, когда я, отложив костыли, касаюсь кучи ржавых железок. Пахнет озоном.
- А золото можешь? – говорит он, нервно облизывая губы.
- Ну, - я дотрагиваюсь до гнутого куска арматуры, торчащего
из сугроба, и тот начинает сладко поблёскивать, - держи. Пользуйся. Только в
ломбард с этим не ходи, самого примут. Лучше уж я в качестве свадебного подарка
починю ваш дом. Сюда ведь не каждый день ходят эксперты по остаточной
трансмутации?
Он шипит, готовый опустить золотой лом на мою голову, но тот
глубоко вмёрз в лёд двора. Я подбираю кусок угля и дополняю золотую трость
алмазным набалдашником.
- Не мучайся, там ещё метра два под снегом…
Мне и жаль его, и стыдно перед ним, но больше всего он меня
бесит.
Потому что он терпеливо ждёт, пока я уберусь, мучаясь от
соблазна поторопить события и постоянно опасаясь за Риту. А я жду тепла – с
надеждой и ужасом.
Из газет ясно, что пол-Аместриса проглотили за одно лето, но
осень и зима – не союзник войны. Ещё, кажется, в бой уже кинули и химер, и
боевых алхимиков, и прочую нечисть. Война уже идёт и в воздухе, сильно
чувствуется техническое превосходство Креты. И командование наше, кажется,
совершенно бездарно. Партизаны мои вроде осложнили оккупантам жизнь. А что-то
готовит следующее лето?
Развал одной вшивой лаборатории стоил мне слишком дорого.
Надо было искать союзников, чтобы прекратить это издевательство над людьми. Я
заговорил об этом с Ритой, и она неожиданно ответила:
- Нет, из наших вряд ли кто согласится. Они враги
правительству, но не родине, чтобы отнять такой шанс на победу. Нам нужна
свободная Крета – в том числе и от оккупации.
- А цыгане? Где сейчас Горгиш?
- Возможно, его убили ещё осенью. От него давно нет никаких
вестей.
- Как? – ещё одна связь с этим миром рвалась.
- Может быть, ты последний цыган. Ваших всех собрали под
гребёнку и увезли. Говорят, куда-то на Улар, в места, из которых не
возвращаются.
Честно говоря, от вынужденного сидения на месте я слегка расслабился.
В деревне не было людей, воспринимавших меня всерьёз: так, покалеченный
мальчик. Даже если кто-то подозревал во мне цыгана, желающих подставить всеми
уважаемую Риту не находилось. Я уже прикидывал, как в апреле-мае отправлюсь на
Улар. И тут чёрт понёс меня в Круков, составить Рите компанию. Мы зашли к
доктору, который приезжал меня оперировать, пошлялись по городу – там было на
что посмотреть. Когда спустились к набережной, у меня захолонуло сердце.
Показалось, что сейчас встречу Ала. Нога уже болела нестерпимо, когда, наконец,
мы зашли на рынок, захватить припасов и нанять подводу.
- Мальчик, - спросил кто-то вкрадчивым голосом, кладя руку
мне на плечо, - ты чей?
Я медленно обернулся. Не вполне оправившийся, вымотанный
сегодняшней беготнёй, в старой одежде с чужого плеча, издали я и вправду
походил на сиротку-переростка. Щетина у меня светлая, а бороду для солидности я
не стал отпускать, чтобы уж совсем не походить на одного неприятного мне типа.
Надеюсь, если что, у Риты хватит ума не ввязываться.
- Пойдём со мной. У нас тепло, и кормят. Ой! Извините,
дяденька!
Передо мной стояла девочка в таких же тёмных, не по сезону,
очках. Я осторожно заглянул за них. И понял, что Риту теперь уже вряд ли увижу.
Девочка, собирающая жертвы. Любимый котёнок Маренгофа.
Значит, дело профессора живёт и торжествует? Возможно, и он жив? Или… кто-то
другой?
- А я не заслужил тепла и пищи? – спросил я как можно
доверительнее, пытаясь припомнить уроки Горгиша. Мимо. То ли я плохой ученик, то
ли она входит в те пять процентов, которым всё по барабану.
- Ты взрослый, иди работай… - она повернулась и пошла прочь.
Я за ней.
Она побежала.
Ох. Нет! Кажется, она вспомнила меня!
Я не отставал, насколько это было возможно в нынешнем
состоянии.
В одной из подворотен меня ждал сюрприз: трое пацанов. Её
прикрытие.
Неужто я был сам вот таким же – живым оружием, жалобным на
вид?
Длинная тёмная арка вела сквозь каменный дом в проулок,
окружённый садами. И в наступающих сумерках ещё было видно, как на фоне заката
девочка легко вскочила на штакетник и на цыпочках, словно танцуя, легко побежала
по треугольным верхушкам колышков.
Тощие мальчишки. Один, кажется, даже горбатый.
Они вынырнули из темноты и разом бросились на меня, схема,
видимо, была отработана. Один пытался подставить мне подножку, другой - ускорить
падение ударом по голове сзади, а третий, самый маленький, уже доставал нож. В
падении я успел хлопнуть ладонями, и когда коснулся земли, из неё брызнули
каменные корни, оплетая того, что с ножом. Оперевшись на руки, крутанув ногами
в воздухе, я отшвырнул их подальше и поднялся, думая найти оглушённые тела. Нет.
Они вполне себе бодренько вскочили. Горбатый отбросил плащ, и на спине у него
оказались сложенные чёрные крылья, а ещё мне пришлось подпрыгнуть повыше,
уворачиваясь от его длинного ящеричного хвоста. Прямо василиск какой-то. Второй
оказался проще, что-то вроде большой кошки: пантера или леопард. Химеры. Боевая
трансформация. Ну и ну…
Я превратил руку в лезвие, думая о том, что опять бой
неравный: они готовы к убийству, а я не особенно хотел бы их даже покалечить.
Они зашли на меня с двух сторон, и я перекувырнулся через «леопарда»,
заставляя их столкнуться, и хлопнул по земле, пытаясь поймать эту парочку. Но
тяжёлый удар хвоста разбил недостаточно прочные земляные тиски. Мелкие камушки
с силой шрапнели полетели в стороны, высекая из стен искры, и я едва успел
создать заслон из ничего… из воздуха… из ветра, как делала одна моя знакомая.
Несколько быстрых обменов ударами, ребята двигались довольно
быстро, и никак не удавалось их поймать. Совсем потерял форму. Я уже
чувствовал, что выдыхаюсь, и тут вдруг «леопард» что-то почуял.
- Валим! – заорал он.
Они бросились в сторону садов, а я пустил им вслед волну
рушащихся стен и вздымающейся земли. Слишком медленно!
Синяя вспышка осветила лицо пойманного, и я вдруг узнал его:
мальчик был из моего Энского приюта.
- Тоби? – спросил я, снимая разодранный капюшон и очки,
чудом уцелевшие в драке. – Что ты здесь делаешь? Где остальные?
- В Южноуларске, дядя Эд, - оторопело прошептал он, и в это время
«василиск», его боевой товарищ, налетев откуда-то сверху, своротил ему голову.
- Что?!!! – заорал я, сам не свой.
- Неудачный экземпляр, - донеслось до меня с высоты, уже
довольно издалека.
Я вернулся к Тоби, надеясь на чудо, восстановил болтавшийся
под потолком арки фонарь, и в его мутном свете увидел: всё.
В этот момент в переулке позади послышался топот. Люди,
наконец, начинали сбегаться.
Они увидели разнесённый переулок, мёртвого ребёнка в
каменных объятиях и меня в собственной и чужой кровище, всё ещё рукой-лезвием,
– рядом с ним!!! Нетрудно догадаться, что они думают про цыгана, застуканного
на месте преступления в области, где давно пропадают дети. Я понял, что меня
сначала порвут на куски, а потом будут разбираться. В тот миг, когда они замерли перед броском, я
увидел среди них смертельно бледное лицо Риты. И прежде, чем спасаться
бегством, крикнул, ей, ей одной:
- Это не я! Клянусь тебе, это не я!!!
Секундная задержка едва не стоила мне жизни – я был
окончательно вымотан прогулкой по городу, беготнёй и дракой.
Кое-как оторвавшись от погони, я добрался до станции и
прыгнул в какой-то проходивший мимо товарный состав.
Поезд потихоньку разгонялся, мерное движение успокаивало, и
я медленно погрузился в сон.
Спал я долго, крепко, как камень, а проснулся от
традиционного утреннего кошмара, привычное дело.
…Безумно болели переломанные руки и ноги, разом ныли все
старые и новые шрамы, и Энви, пытаясь приподнять меня за ухо, шептал:
- Не отворачивайся, крошка, подставь свои губки! – а из его
пасти тянуло чем-то непередаваемо гадким.
Не понимая до конца, где сон, а где явь, я чувствовал, что
по моему лицу действительно бродят чужие тёплые губы.
Проклятье! Лучше бы уж это был Энви! В полумраке на меня
грустными глазами смотрела бурая корова…
- Ах ты, морда, - сказал я ей с притворной строгостью. – Ты
из тех, кто травит мир этой псевдополезной белой гадостью? - и протянул ей пучок сена. – Ого, да вас тут
целая банда!
В щели было видно голые весенние поля под беспросветным
небом, с которого сыпался мелкий дождь, обещая новые фантомные боли. Мы с
коровками куда-то ехали, и мутное пятно на месте солнца подсказывало, что в
правильном направлении. До Уларска было неблизко.
Угадайте, на какой день я начал пить молоко?
- Эй, ты, деревня, проходи, не задерживай, - буркнул
городовой, подталкивая меня в спину.
Похож, да и коровником от меня за версту тянет.
Я уже минут десять стоял перед высокими воротами с золочёным
орлом, по лапке, крылышку, ломтику грудки
и коронованной голове приходилось на каждую створку. Рядом была
калиточка – «проходная», и над нею значилось длинное замысловатое название исследовательского
института, что-то вроде наших гослабораторий. Хорошо звучит, подумал я,
пополняя свою коллекцию страшных ругательств.
Если обойти вокруг квартала вдоль бетонного забора (ох, и
основательные же заборы в Крете, полковник!), можно было обнаружить менее пышный,
но очень похожий вход в городскую тюрьму. Ничего нет нового на этом свете…
-
-
12.04.2010 в 18:21*заливает клаву слюнями*
-
-
13.04.2010 в 13:28-
-
25.06.2010 в 21:15